— Это вам, товарищ лейтенант, — сказал он, складывая всё на койку Ломова. Потом тряхнул головой, поправил длинные рыжеватые волосы и продекламировал:
Пусть хранят вас эти латы
От свинца и непогоды,
А износятся — заплаты
Вам напомнят дни и годы.
Чистяков любил стихи. Иногда сочинял сам. Эти четыре строчки принадлежали ему.
Услышав столь необычное обращение, Ломов удивился, но ничего не сказал. Надел телогрейку и ватные шаровары, с гордым удовлетворением осмотрел себя в большой осколок прожекторного рефлектора.
Потом Чистяков сдавал Ломову дела взвода. Мичман обрадовался прибытию лейтенанта, так как он был старшиной роты и заменял погибшего командира взвода. Совмещая эти должности, он с утра до ночи был в делах.
Ломов просмотрел журналы боевой и политической подготовки, учёта оружия и боеприпасов, расписание занятий. Он читал внимательно, но пока ни о чём не спрашивал Чистякова.
Старшина быстро раскрывал перед Ломовым документ за документом. Когда Чистяков положил на стол расписание занятий и прочитал: «…на май 1944 г.», он вдруг неловко и быстро стал приглаживать свои длинные волосы и, поняв вопросительный взгляд Ломова, объяснил:
— Война, знаете ли, мешает, здесь не училище. Да и матросам надоело, ведь по седьмому, восьмому году служат.
Ломов покачал головой. Он только что осмотрел два крупнокалиберных пулемёта, приданные взводу для охранения штаба бригады, нашёл в них серьёзные недостатки.
— Неисправная боевая техника, мичман, — всё равно, что часовой, спящий на посту.
«И какая в роте техника!» — подумал Чистяков.
Как бы читая его мысли, Ломов добавил:
— Техника — это оружие, наши крупнокалиберные пулемёты. А у вас на прицелах кольцевые визиры перепутаны и не выверены.
Ломов стал чертить на бумаге получающееся при стрельбе расхождение, и чем больше рассказывал он, тем внимательнее слушал его Чистяков.
— А где строевые занятия проводите? — спросил Ломов, смотря в расписание, в котором значилось: «Строевая подготовка — ежедневно два часа, проводят командиры отделений».
— Строевая? — удивился Чистяков. — Это для приличия записано.
— Большая роскошь — ежедневно по два часа и «для приличия». Матросов учёбой надо заинтересовать, чтобы они больше думали, а не бродили по другим землянкам.
— Их больше разведка интересует, немецкие опорные пункты… — неуверенно ответил мичман.
Чистяков, прошедший суровую школу войны на сопках Заполярья, деливший с матросами сухарь и щепотку махорки, ставший из матроса командиром, признавал единственное занятие — бой. «Здесь тебе и учёба, и практика, и опыт», — говорил он. Но сейчас Чистяков безоговорочно признавал справедливыми все замечания молодого лейтенанта.
Матросы громко разговаривали в землянке. Один из них запел:
Однажды я шёл торопливо,
Ж-жена меня дома ж-ждала…
Ломов вопросительно посмотрел на смутившегося Чистякова, заглянул за перегородку.
Пел Борисов, дирижируя сильными руками. Он был навеселе. Ломов вошёл в кубрик к матросам. Все замолчали, как по команде, и столпились около него. Подошёл и Чистяков.
— Пора познакомиться поближе, — начал Ломов, осматривая матросов. — Кто сейчас пел? — неожиданно спросил он.
— Я, товарищ лейтенант, — пробасил Борисов и, пошатнувшись, вышел вперёд.
— Кто — я? У вас есть звание, фамилия, — жёстко проговорил Ломов, заметив, что все насторожились.
— Ну, матрос Борисов.
Ломов почувствовал, как у него на лице выступает краска.
— За пьянку… арестовываю вас, матрос Борисов, на трое суток с содержанием на гауптвахте.
— Есть трое суток ареста, — тихо и удивлённо протянул Борисов, трезвея.
Ломов осмотрел кубрик и пристыдил матросов за беспорядок. Он приказал Чистякову начать авральную приборку. И пошла работа. Матросы забрались на нары, стали разбирать свои вещи. Появилась колючая проволока, её разрубили на мелкие куски и редко набили в дощечки от консервных ящиков. Вскоре шинели аккуратно висели на стене. Выделялся ровный ряд рукавов с жёлтым якорьком в зелёном овале. Смотря на работающих матросов, мичман сказал:
— Всё это, конечно, правильно. Но нам после снежных укрытий, торфяных и каменных нар эти землянки кажутся дворцом. Таких ни в одном батальоне нет. А на некоторые посмотришь — и вспомнишь историю до нашей эры.
Ломов ушёл к себе в комнатушку и оттуда услышал чей-то разговор:
— Ну, Миша, как новый командир? Хороший парень, говоришь?
— Хоть бы предупредил, а то бац — и влупил.
— Тебя разве не предупреждали? — раздался голос Чистякова.
— Было разок, — ответил Борисов. — Лейтенант-то об этом не знает…
— А ты, наверное, думал, командир с тобой чокаться будет? — спросил Шубный. — Не-е, брат, шалишь. Тебя целиком ему доверили, он и в ответе.
— Здорово отрубил он концы, — сказал Титов и отбарабанил на столе дробь.
Ломову с двумя пулемётными расчётами было приказано перед вечером приехать в бухту Тихую, которая находилась напротив Оленьего Озерка. Ночью ожидалось прибытие транспортов с «большой земли», поэтому готовили усиленную охрану воздуха около причалов.
Двое саней, выделенные в распоряжение Ломова, покатились по извилистой, ухабистой дороге к бухте Тихой.
Миновали штаб, тылы бригады, бывший рыбацкий посёлок Приманки, в котором сохранилось лишь три домика, свернули за сопку. Дорога пошла на юг, вдоль залива, где совсем недавно Ломов впервые шёл в бригаду.
— Вот так же, бывало, в деревне, запряжёшь гнедого и едешь в районный центр к секретарю райкома, — начал рассказывать Мельников, работающий до войны председателем колхоза на Смоленщине. — Всё попалили фашисты, — сокрушённо сказал он, опустив голову.
— Не горюй, Ваня. Вернёшься, а у тебя там такая хата отстроена будет, лучше прежней, — сочувственно произнёс Шубный.
— Гм, хату! Не о том речь, — ответил Мельников, повернувшись к нему, и начал рассказывать о былом богатстве колхоза. Он перечислял цифры с хозяйственной аккуратностью, как по бухгалтерской книге.
Матросы не впервые слушали его рассказ о колхозе и МТС, знали по фамилии лучших бригадиров, трактористов, комбайнёров, даже запомнили некоторые цифры. Они уже не удивлялись исключительной памяти Мельникова. Понимали, что он постоянно думает о любимом колхозе.
Умолк Мельников, когда сани остановились иод скалой в бухте Тихой. Пулемётчикам уже приходилось бывать здесь. Около залива на двух небольших высотах сохранились временные огневые позиции. Ломов осмотрел их, проверил сектор обстрела, взглянул на пустой пирс по ту сторону залива и приказал установить пулемёты. В огневые позиции перенесли боезапас, соединили их телефонной связью, начали готовить укрытия для отдыха.
