Пятый взрыв застал отряд за сопкой. Стало светло, как днём и, казалось, за спиной разведчиков горело море…
А утром на Рыбачьем комбриг читал радиограмму: «Бензохранилище взорвали, отходим. Ломов».
ГЛАВА 21
Когда утром Кайфер прочитал извещение о гибели сына на Восточном фронте, он даже вскрикнул. Стоял, тяжело дыша, как будто задыхался, держа руку на сердце. Потом лёг в постель. Никого не принимал, не отвечал на телефонные звонки, и Зимбелю показалось — генерал плачет.
Под вечер неожиданно приехал командующий армией Фалькенхорст. Зимбель доложил ему, что Кайфер болен и не встаёт.
Сутулый, но по-военному подтянутый, Фалькенхорст даже не наклонил седой головы, смотрел на лежащего в постели Кайфера. Он громко прокашлялся. Кайфер демонстративно спрятал выглядывающий из-под одеяла затылок, укутался с головой.
— Генерал Кайфер?! — протянул Фалькенхорст с миной удивления на лице. — Я приехал по поручению рейхскомиссара Тербовена, чтобы поздравить вас и лично вручить награду за исключительные заслуги в организации обороны… — Фалькенхорст хотел что-то ещё сказать, но, увидев протянутую из-под одеяла руку Кайфера, сунул ему коробку с крестом и тут же ушёл.
Зимбель запер наружную дверь, тревожно посмотрел на часы. Пора было выходить. Прошло около двух часов, как он говорил со Штонцем по телефону.
Адъютант прошёл в свою комнату, начал шарить на столе, в тумбочке, шкафу, даже под кроватью. Чугунную печь он набил старыми письмами, фотографиями друзей, толстыми тетрадями дневников. Всё то, что недавно было дорого, сейчас безжалостно сжигалось.
Потом Зимбель осторожно вошёл в комнату Кайфера. Генерал, закрыв голову подушкой, храпел. Адъютант запустил два пальца под большой коричневый приёмник, извлёк оттуда ключи от сейфа. Вот только когда руки его задрожали. Он даже почувствовал, как трепещет его сердце.
Зимбель торопился. Вот-вот должна была вернуться Эмма, а он хотел уйти к русским не с пустыми руками, чтобы иметь доказательства добровольного и обдуманного перехода.
Щёлкнул замок, пискнула тяжёлая дверца сейфа. Зимбель думал, что у него разорвётся сердце. Он схватил стопку бумаг и бесшумно закрыл дверцу. Ключ он сунул в карман. Торопливо разобрал бумаги.
Карту с обозначенной обороной, несколько приказов из ставки, оперативные сводки и письменные доклады начальников служб дивизии Зимбель разложил по карманам, за пазуху, даже в голенища сапог. Остальное выбросил в горящую печь.
В наружную дверь постучали. Зимбеля бросило в жар и в то же время, казалось, холодная струя пробежала по спине. Он прошёл в прихожую.
— А-а, Эмма. Быстро, быстро вы… — проговорил торопливо адъютант, выходя из дома.
— Что вы! — удивилась Эмма. — Я, наоборот, очень задержалась.
— Мне показалось… У генерала горе — погиб сын, не тревожьте его, он спит.
Зимбель захлопнул дверь, пошёл к штабу дивизии, но с полдороги свернул в сторону передовой.
Ещё с утра Штонц надел чистое бельё, побрился, сунул полотенце во внутренний карман шинели, не подумав, что, сдаваясь в плен ночью, ему не придётся махать белой тряпкой.
Давно стемнело, но Зимбель не появлялся. Штонц нервничал. Ему хотелось перевалить за хребет до полуночи, когда не спят солдаты на опорном участке и пока не наступило ночное напряжение передовой. А для броска через хребет нужен один миг.
Штонц сменил посты, долго стоял около входа в землянку, пока не замёрз. «Уж не случилось ли что с Зимбелем?», — тревожно подумал он, и мысль об опасности целиком овладела им. Он вошёл в землянку. Сменившиеся из огневых точек солдаты кончили ужинать, укладывались спать.
— Ганс! Не забудь разбудить меня позавтракать, — женским голосом сказал солидный, располневший во время войны солдат.
— Спи, Франц, желудок разбудит, если русские раньше не подымут, — ответил Ганс.
— Ты хочешь сказать, русские начнут наступление ночью или под утро? — спросил Франц и съёжился на нарах.
— Хватит болтать, спать пора, — недовольно пробурчал Ганс.
Штонц не смотрел на солдат, но внимательно слушал их разговор. Он вспомнил, как высаживался с ними на берег Берген-фиорда, мечтая о богатом будущем. Много воды утекло с тех пор, всё изменилось.
Неслышно в землянку вошёл Зимбель. «Наконец-то», — подумал Штонц и тяжело вздохнул. Они, как всегда, поздоровались за руку, начали болтать о пустяках.
— Да, Штонц, у меня есть срочное дело, — обрывая разговор, сообщил Зимбель, видя уставившиеся на него глаза солдат, лежащих на нарах. — Проводи меня.
После света в землянке ночь казалась непроглядной. Всё сливалось перед глазами. Зимбель отставал, шёл ощупью за Штонцем, вытянув вперёд руки. Они прошли высокое двухметровое проволочное заграждение, спустились в траншею, шли выше и выше на хребет.
Гранитная траншея кончилась. Проползли немного дальше, залегли. Совсем рядом возвышался гребень хребта. Стояла тишина, и было слышно тяжёлое дыхание Зимбеля.
— Здесь мины ещё не установлены, — шепнул Штонц. — Ползи прямо через эту седловину, видишь? Огневые точки повыше, справа и слева. Давай, только тише, а я следом…
Зимбель вынул парабеллум и быстро пополз. Штонц держал, прислушивался, озираясь по сторонам, и когда он решил тоже ползти, донеслись шаги. Кто-то шёл по траншее. Вспомнив всех святых, Штонц распластался на земле, раскинув руки, как будто держался за склон хребта, боясь скатиться. Но шаги быстро удалились, и тут-то случилось самое ужасное. В той стороне, где должен быть Зимбель, раздались одиночные выстрелы, за ними затрещали автоматы, небо прошили одна за другой три белых ракеты. Земля заходила под ногами Штонца, дрожали колени. Он свалился в траншею, огляделся и побежал обратно к землянке. Опорный участок гудел.
На повороте Штонц сбил с ног идущего солдата, кубарем перелетел через него, и, когда поднялся, ничего не слышал и не видел. Он подумал, что оглох и ослеп. Оказалось, просто погасли ракеты. С русской стороны не послышалось ни одного выстрела, и опорный участок замолчал. Штонц пощупал глаза, хлопнул себя по ушам и, чуть успокоившись, поплёлся к своей землянке.
Он остановился около двери, не решаясь открыть её, страшась показаться солдатам, которые, как ему казалось, прочтут на лице его мысли. «А что будет завтра? Узнают о побеге Зимбеля, спросят солдат. Они, конечно, расскажут, что обер-лейтенант был здесь и просил ефрейтора проводить его… А может быть, Зимбель не успел… Всё равно мне здесь смерть. Нет, надо бежать», — подумал Штонц, но в это время белая ракета упёрлась в небо и рассыпалась над Муста-Тунтури. Не успела она догореть на камне, в воздух взметнулась вторая, за ней — третья, четвёртая… Штонц тяжело вздохнул и вошёл в землянку. Солдаты ещё не спали и, к радости ефрейтора, на него никто не обратил внимания. Он разделся, лёг на свои одиночные нары, накрылся с головой шинелью, хотел уснуть, чтобы забыться от этого ужасного кошмара. Но сон не шёл к нему.
