— Хорошо, — утирая кулачками слезы, закивал мальчик.
— Сюда, в казарму! — кричала им какая-то женщина и замахала руками. Рядом с ней держались двое ребятишек, мальчик и девочка. Едва Дашка обернулась, как в то место, где стояли несчастные, ударил снаряд. Столб огня взметнулся вверх, а когда дым рассеялся, на месте женщины с детишками была лишь большая воронка. Подавив в себе страх и тошноту, Дашка прижала к себе ребенка и побежала дальше.
Огонь, смерть, разрушения — вот что встречалось ей на пути. Никто ничего не знал. Кругом паника и суета, крики и стоны раненых. В голове пульсировало страшное слово солдата — «нападение».
— Ты куда бежишь?! — перехватил ее незнакомый офицер. В отличие от остальных, он не паниковал, а собирал красноармейцев, укомплектовывал подразделения и отдавал необходимые распоряжения обезумевшим людям.
— К воротам. Выбраться из крепости, — ответила Дарья, остановившись. Она не могла больше бежать, ноги подкашивались. Пятилетний Алешка казался очень тяжелым, и она поставила его на землю, чтобы отдышаться.
— У ворот сейчас жарко, милая, туда не пробраться. Беги вон в ту казарму, — посоветовал офицер. — Там глубокие казематы, пересидите обстрел.
— Спасибо! — Дарья подхватила Алешку и побежала в направлении, куда указывал офицер.
В глубокий подвал уже набилось много женщин с детьми и полуодетых солдат-первогодков. Дети плакали, женщины причитали. Тяжелая атмосфера безысходности и страха действовала угнетающе. Время тянулось медленно. Что происходило наверху, было никому не известно. Взрывы еще слышались, но уже реже.
— Неужто война? — тихо плакала женщина в ночной рубашке. На коленях у нее спала девочка лет четырех.
— Просто провокация, — возразила другая. — Все скоро закончится.
Дарья в душе согласилась с первой женщиной. По массированному вражескому огню и масштабам разрушений даже гражданскому дилетанту становилось ясно, что это не провокация. Слишком много сил задействовала германская сторона.
Люди просидели в душном подвале несколько дней. У них не было ни воды, ни еды. Дети постоянно плакали.
Алешка показал себя стойким мальчуганом. Он был весь в отца. Дядя Володя с пеленок воспитывал в нем солдата. Чтобы хоть как-то отвлечь его от суровой действительности, Дарья постоянно с ним разговаривала, упрашивая несколько раз пересказывать фильм «Чкалов». Мальчуган с удовольствием в красках описывал увиденное на экране кинотеатра. Но как ни отвлекала она его, избежать вопросов о маме и папе и почему их еще нет не удалось. Дашка сказала ему, якобы выдавая большой секрет, настоящую военную тайну, что папу и маму срочно вызвали на учения и все, что происходит вокруг, это понарошку. Алешка удовлетворился ответом и торжественно обещал тайну хранить и стойко держаться, чтобы не опозорить своим поведением родителей.
Грохот разрывов наверху сменился ружейной стрельбой. Несколько молодых солдат выбрались на поверхность разведать обстановку и больше не вернулись. Что там происходит, никто не знал, а выходить наружу больше никто не рискнул.
Среди собравшихся в подвале людей были раненые различной степени тяжести — ожоги, переломы, осколочные ранения. Дарья, вспомнив, чему учили в медицинском институте, всячески помогала им. Но без медикаментов ее функции сводились лишь к перевязкам да успокаивающим словам.
Дарья сидела рядом с женщиной лет сорока. Как выяснилось, она была женой политрука и проживала с мужем в крепости. Звали ее Марией. Супруг в день нападения гитлеровской армии находился в командировке, и Мария надеялась, что он сейчас жив, здоров и сражается с врагом. Они с Дашкой постоянно общались, чтобы не сойти в подвале с ума. Рассказывали о своей жизни, делились женскими секретами. Алешка очень привязался к тете Маше и легко засыпал у нее на руках.
Все находились в постоянном страхе за себя и своих детей. У некоторых начались приступы клаустрофобии. Какая-то женщина неожиданно вскочила и, обхватив голову руками, начала громко визжать, чем перепугала детей. Большого труда стоило ее успокоить. Но в целом люди помогали друг другу, верили, что скоро Красная Армия разберется с врагом. Сидя в подвале, они не знали, что Цитадель в руинах, а их мужья, отцы и братья либо погибли, либо попали в плен, а может, ведут партизанскую войну, находясь в еще худших условиях.
В один из дней в подвал ворвались немцы. Для острастки они постреляли вверх, после чего заставили всех выходить наружу, пригрозив в случае промедления закидать помещение гранатами.
Лицо высокого холеного немецкого офицера отражало полное презрение. Он демонстративно зажимал нос, чтобы не вдыхать тяжелый запах в подвале.
Их согнали на площадь. Впервые они увидели, насколько сильно пострадала Цитадель. Крепость лежала в руинах, кое-где пожары еще не утихли, черный дым поднимался в небо. Пленники шли озираясь и не могли поверить своим глазам. За несколько дней все было разрушено. Но ясно было, что сопротивление фашисты не сломили. Русские бойцы до сих пор сражались в крепости.
Толпу разделили на две части: солдат, как военнопленных, тут же взяли под конвой и увели, а женщин и детей оставили.
— Антихристы! — со злобой проговорила тетя Маша. — Отзовется им потом, супостатам, за все это.
— Малчат! — прокричал по-русски немецкий офицер. — Ви ест тепьерь арбайтен на Великий Германья. Кто будьет слущяца, тот будьет польючать ида и благо-склонност. Кто ни будьет слущяца, тот атправляца колючий пороволока.
— Я думала, нас расстреляют, тетя Маша, — шепнула Дарья.
— Да уж, конечно, — скептически ответила Мария. — Слышишь, рабочие им нужны. Они сами-то, поди, работать не приучены.
Дарья отметила, что немцы опасались находиться в Цитадели, потому что стрельба не смолкала, отряды гитлеровцев сновали туда-сюда, а санитары выносили раненых.
— Хорошо наши мужики их напугали, — сказала тетя Маша. — Пусть знают, сволочи.
Распределив женщин на группы, немцы отправили их на разбор завалов в тех местах Цитадели, где они уже господствовали. Обращались с ними нормально и вели себя сдержанно. Детей от матерей не отгоняли.
Дарья постоянно спрашивала у женщин, не знает ли кто о ситуации на Западном острове, где остался ее отец. Информация была противоречивая. Кто-то говорил, что на острове вовсю хозяйничают немцы, другие уверяли, что Западный в руках пограничников и их оттуда еще не выбили. Даша надеялась, что отец жив и продолжает сражаться. Она искренне верила, что надо потерпеть и скоро все закончится. Иначе просто быть не могло. Практически все с этим соглашались, и ни у кого не вызывало сомнений, что Красная Армия вот-вот даст гитлеровцам пинка под зад.
— Терпите, бабоньки, — говорила тетя Маша. — Скоро, уже скоро.
Самым страшным было хоронить тела убитых русских солдат. Немцы разрешили женщинам заняться выносом тел с поля боя и дали возможность предать их земле. Для этих целей выделили даже лопаты. Среди убитых находились знакомые, а одна женщина нашла своего брата. Немецкая пуля и летняя жара обезобразили труп, даже угадать черты лица было сложно — нос ввалился, глаза выклевали птицы. Женщина опознала солдата по татуировке. На груди брата наколота звезда, а чуть ниже ее — перекрещенные лавровые венки. Женщина из последних сил держалась, чтобы не показать немцам свое горе, и только когда солдата положили в могилу и забросали землей, тихо, беззвучно расплакалась.
