Я чувствовал себя как перед выпускными экзаменами в университете. Сосет под ложечкой и бросает то в жар, то в холод. Такого со мной не было ни во время объявления приговора, ни во время казни.
Я знал, что это довольно быстро кончится, и старался не обращать внимания. В доме повисла тревожная тишина ожидания, хотя я ничего не говорил никому из тех, кто здесь живет. Слухи хуже скангеров. Распространяются со скоростью кровавой чумы.
Наконец, закончив с приготовлениями, надев перчатки и убрав Анхель за пояс, я поспешил на улицу. Там меня ждал фаэтон, любезно предоставленный Данте, и мне не надо было ломать голову над тем, как добраться до воды.
Бласетт протянул мне тонкий шарф из магарской пашмины, который я намотал на шею, помог облачиться в короткое легкое полупальто и, блеснув пенсне, с достоинством произнес:
— Ужин будет накрыт к вашему возвращению, чэр.
— Спасибо, Бласетт.
— Всего доброго и удачи. Полли просила сказать, что помолится за вас Всеединому.
— Передай ей мою благодарность.
Я вышел на улицу, вопреки своим ожиданиям не увидев привычной кучки мусора на крыльце. То ли неизвестному хулигану надоело заниматься одним и тем же, то ли он решил перенести это на более позднее время.
Чэра эр’Тавиа вновь несла вахту возле окна, высматривая тех, кто обижает ее любимых кошек. Меня она проводила тяжелым взглядом, проигнорировав приветствие, словно я был в своем Облике, и меня не было видно даже в упор.
Стэфан хранил молчание, Анхель старалась не показывать, как она за меня боится, и ее эмоции сменялись быстрее, чем стрекоза машет крылышками.
Фаэтон достаточно быстро доставил меня до набережной на западе от моста Небесных врат. Здесь было полно частных лодок. Мне следовало всего лишь пересечь залив — это гораздо быстрее и легче, чем ехать через четыре моста, центр города и половину юга Рапгара. Я нанял чернобокую шлюпку на паровом ходу, с двумя «беличьими» колесами по бортам. Суетливый капитан встал к штурвалу, его помощник, молодой махор, на головах которого едва-едва оформились рога, спустился в трюм и начал кидать уголь в топку. Длинная черная труба задымила, колеса неохотно зашлепали по воде.
Задним ходом мы отошли от берега, развернулись и, ускоряясь, поплыли вдоль острова Туманов. Я стоял на носу быстроходной посудины, вдыхая свежий ветер и наблюдая, как туда-сюда по морю, словно водомерки, связывая между собой две части Рапгара — северную и южную — скользят проворные лодчонки с пассажирами и грузами.
Из гавани порта с помощью раскрашенных в оранжевые полоски буксиров величаво выходил шеститрубный многоэтажный, ослепительно-белый лайнер постройки ка-га. Ему предстоял долгий извилистый путь по морскому фьорду, в оконечности которого находился наш город, в открытое море. А затем дальше. В Жвилья, Кохетт, а быть может, одну из наших колоний.
Тяжелые тупоносые баржи, неуклюжие и медлительные, груженые рудой, железом, углем и древесиной плыли на запад, к Тухлой бухте и Складскому берегу — воротам в Дымок и Пепелок. Обратно ползли баржи с грузом и товарами фабрик и заводов. Мы прошли рядом с одной из них, покрытой копотью и сажей, едко и неприятно пахнущей. На краю ее борта толпились ребята из маленького народца.
— Великий плых-пых-пых! Везучий шлеп-шлеп-шлеп! — заметив меня, они замахали руками, началась сутолока и одна малышка едва не упала за борт.
Я рассмеялся и помахал им в ответ. Все-таки эти создания Всеединого — одни из самых чистых душою существ среди тех, кто населяет мой город. Во всяком случае, от них не стоит ожидать подлостей.
Капитан моего суденышка начал заворачивать вправо, по широкой дуге обходя остров Нелюбимый, на котором расположился Темный уголок — самый непопулярный и страшный район Рапгара. Острые черные шпили большей частью пустых и заброшенных зданий были похожи на зубы сгоревших душ или на кладбищенский частокол. Место — где по легенде Всеединый вышел в мир и ушел из него, простой люд боится как огня. Я не буду умалять опасность этого района, она, конечно есть, но гораздо меньшая, чем в западных регионах столицы, где мразь живая намного опаснее мрази потусторонней. Но слухи и легенды создают Темному уголку отличную репутацию, и большинство граждан старается держаться от него подальше.
Справа показался высоченный мост Разбитых надежд. Проплывающие под ним кораблики выглядели сущими крошками. Южный берег приблизился, вырос в размерах. Мы пошли вдоль него, к востоку Прыг-скока, в Гавань. Там скал не было, и мне совершенно не нужно будет утруждать себя хождением по бесконечным лестницам или садиться в гондолу веревочного подъемника, ворот которого крутят махоры.
Сильно пахло морскими водорослями. Несколько дьюгоней, наполовину высунувшись из воды, чистили решетку трубы водозабора. Нашу лодку они проводили раздраженными взглядами. Это племя искренне считало, что только они имеют право плавать.
Чашеобразная Гавань — естественная стоянка для больших кораблей в этой части города — была забита до отказа. Во-первых, потому что сегодня открылся новый сезон игр. Во-вторых, из-за того, что здесь пришвартовался «Холм Света» — новейший броненосец Рапгара, недавно спущенный со стапелей и теперь проходивший ходовые испытания. Новый флагман нашего флота, закованный в толстенную броню и грозящий всему миру огромными орудийными башнями, даже в хмурый день сверкал позолотой и выглядел величественным. Его постройка стоила правительству кучу денег, продолжалась почти пять лет и именно из-за этого корабля Рисах был не в ладах с главой Палаты Семи Патриком эр’Гиндо. Последний считал, что деньги можно было потратить с гораздо большим смыслом, но Князь на этот раз прислушался не к лучэру, а к своему советнику.
Лодка замедлила ход, пристала к берегу, я расплатился с владельцем и поспешил туда, где стояли свободные экипажи. Над водой и берегом летали воронки.
[28]
Еще несколько дней, и они, покинув Рапгар, полетят в более теплые края, чем наши.
Возле входа в большой парк, тянущийся вдоль берега через весь Прыг-скок, проповедовал очередной безумец. Их в нашем городе пруд пруди. Этот, судя по черной рясе, красному жесткому воротничку и золотому поясу относился к новому религиозному течению, появившемуся меньше года назад. Ребята отрицали Всеединого и поклонялись какому-то огненному богу, живущему в пучине моря. Вели они себя не агрессивно, и поэтому никто особо не обращал на них внимания — ни зеваки, ни жандармы. Церковь, разумеется, осуждала еретиков, но как-то вяло. Их больше беспокоили «Свидетели Курса Праведности» и «Общество Реформации», чем жалкая кучка сбежавших из сгоревшей два года назад клиники Святого Лира, получившей в народе прозвище Безумный Уголек.
— …Произойдет раскол старой религии, и, не сдерживаемые больше молитвами, вырвутся из узилищ сгоревшие души… — вещал высоченный изможденный пятидесятилетний мужчина с рыжеватой бородкой.
— Почему у всех проповедников одна и та же песня? — пробормотал я, проходя мимо. — Обязательно следует сказать что-нибудь ужасное и пригрозить всеми возможными карами. Это уже начинает надоедать.
