Он присосался к горлышку бутылки, громко похрюкивая и помахивая лапой какому-то своему знакомому. Ясно, что он здесь делает. Пришел к Рисаху. Тот способен поговорить и с мэром, и с представителями Комитета. И не только поговорить. Он может заставить себя услышать. Муж Катарины — ближайший советник Князя по финансам и ходит у главы государства в больших любимчиках.
— Кстати говоря, эр’Картиа! — прохлюпал губами дьюгонь. — Я слышал вы… с Мьякой больше не вместе?
— Как быстро частная жизнь становится общественной, — холодно сказал я.
— Да перестаньте! — фыркнул он так, что тысячи мелких капелек вылетели из его носа, счастливым образом миновав мою одежду. — В творческой среде основная пища… это сплетни. Все друг про друга всё знают…
Он вновь погрузился в воду, утянув с собой на дно наполовину опустошенную бутылку мартини. Анхель посоветовала мне поискать иного собеседника. Почти тут же представилась такая возможность.
— Чэр, эр’Картиа. Добрый вечер, — раздался позади меня голос.
Я обернулся, небрежно кивнул малознакомому молодому лучэру, которого я встретил на приеме у Зинтринов, пытаясь вспомнить его имя. Это удалось:
— Чэр, эр’Рапи. Здравствуйте.
Его черные глаза обратились на аквариум:
— Мне, право, неловко вас об этом просить, но не могли бы вы меня представить Арчибальду? Я поклонник его пьес с самого детства.
— Думаю, это можно устроить.
Дьюгонь как раз вынырнул, оставив бутылку в пучинах своей пузырящейся ванны.
— Арчибальд, — сказал я. — Позволь представить тебе юного чэра эр’Рапи. Он большой любитель театра и твоего таланта. Чэр эр’Рапи, это — знаменитый Арчибальд.
— Правда?! — оживился водоплавающий боров, его усы встопорщились, а сам он перевалился через край аквариума, протянув лапу для рукопожатия и едва не перевернув всю конструкцию. — И какая же пьеса… у вас самая любимая?
— «Любовь розы в лунном свете», — заворожено сказал молодой человек. — Она так же прекрасна, как «Мяурр-торгаш».
— Ого! — воскликнул на весь зал Арчибальд. — А вы, и вправду, большой ценитель… настоящего искусства!
Я не стал слушать их беседу, откланялся и пошел прочь, любезно здороваясь с теми, кто не отводит глаза. Откровенно говоря, я скучал, но продолжал смотреть по сторонам, пытаясь поймать взгляд каждого и, быть может, прочесть в нем то, чего мне так хотелось.
Анхель сочла это бесполезной тратой времени. Если тот, кто все это сделал со мной, здесь, я никогда этого не узнаю.
— Порой ты хуже Стэфана, — сказал я ей.
Она «вздохнула» и замолчала.
Три немолодые дамы, что стояли возле входа на балкон, обсуждали Ночного Мясника, обмахивая себя внушительными веерами. Одна из них, пожилая, похожая на обвешанную бриллиантами воблу, переживала, что это дикое чудовище может забраться к ней через окно. Вторая леди согласно закатывала глаза, тогда как третья, курящая трубку, грубо оборвала первую:
— Перестань нести чушь, Агата! Скажи на милость, на кой ты сдалась кровавому ублюдку?! Он найдет себе мясо посвежее твоего!
Агата довольно глупо хихикнула, прикрыв лошадиные зубы веером.
— Мне кажется, это заговор, — сказала вторая мадам, толстощекая, с неприличным вырезом и атласной лентой на шее.
Анхель с раздражением подумала, что, кажется, никто больше ни о чем и думать не может, кроме как о сумасшедшем убийце и призрачных заговорах.
— Ты так считаешь, Мадлен? — громким шепотом произнесла Агата.
— Конечно! Это сынок мэра, помяни мое слово! Он всегда был того… со странностями! Режет людей, а папаша его прикрывает. Скваген-жольц не на стороне горожан, а на стороне власти.
— Помолчите! Обе! — рассвирепела женщина с трубкой и, наклонившись к ним, прошипела:
— Хватит привлекать внимание пустыми разговорами!
Тут они заметили меня, и их спины стали такими прямыми, словно женщин заставили проглотить палки. Госпожа Мадлен опустила голову так, чтобы я не видел ее лица за широкими полями шляпки и перьями, госпожа Агата отвернулась, и лишь неизвестная мне по имени дама с трубкой, ответила на мое приветствие холодным кивком.
Когда я миновал их, за спиной раздалось едва слышное «шу-шу-шу». Жаль, у меня нет слуха Талера, но уверен, что теперь не только сынок мэра претендует на почетное звание — лучший убийца года. Старым воронам, простите за столь невежливые слова в адрес почтенных дам, есть что обсудить. Чэр эр’Картиа явно не входит в их список благонадежных господ.
Я поздоровался с одним из братьев Рисаха, он пригласил меня в компанию мужчин, обсуждавших скорое начало игр на Арене. По всему выходило, что и в этом сезоне Крошка Ча разнесет машины соперников на винтики и шестеренки. Если только не появится какой-нибудь более талантливый боец или конструктор, но шансов на это мало. Так что букмекеры вряд ли потеряют денежки.
Кажется, все гости уже собрались, я увидел счастливую Катарину, дающую метрдотелю последние распоряжения. Оркестр заиграл что-то легкое и воздушное. Я огляделся в поисках Талера, не увидел его, обогнул игровую комнату, откуда доносился мужской смех и пахло сигарным дымом, и вышел на восточную веранду.
Окна были распахнуты, но холода я не почувствовал. Облокотившись на подоконник, я стал смотреть на море, на тонкий месяц, плывущий сквозь разрывы туч. Ночь прекрасна, а жизнь странная штука. Маленький сцелин то падает на ребро, и ты на многие годы зависаешь над бездной, летишь в нее, то внезапно показывает тебе «Князя» или «Пламя»,
[23]
позволяя вернуться в обычную жизнь, где тебя ждут волны, желтые листья и теплый весенний дождь.
Иногда мне начинает казаться, что лишь стоит закрыть глаза, и все это исчезнет. Не будет ни дорогих костюмов, ни оркестра, играющего «Бирюзовую радугу», ни приглушенного смеха, ни запаха осени, ни друзей, ни… жизни. Не будет ничего, кроме пылающей печати, на которой изображены лотос и цапля, запаха тлена и тихих шорохов за стеной.
От мысли, что мне все снится, что это только сон, а я все еще там, меня пробирает озноб. Я боюсь этого даже сильнее, чем бездарно потраченных дней своей жизни, за время которых я так и не смогу найти ответ кто, почему и зачем это со мной сделал. В такие моменты, когда волна ужаса, словно Белый шквал накатывает на меня, следует побыть одному и подышать свежим воздухом. Надо поверить, что я все еще жив. Что я все еще существую.
Иногда сделать это не так уж и просто.
Я почувствовал движение, отвлекся от созерцания ночи и увидел женщину. Она стояла на противоположном конце веранды, стояла как видно уже давно, и я не заметил ее лишь потому, что она оказалась скрыта полумраком и не двигалась. Кажется, не только мне нравится быть в одиночестве.
