— Вы позволите увидеть ваш кинжал, господин?..
— Господин Людвиг. Людвиг ван Нормайенн. — Я вытащил оружие, положил на полированный стол, толкнул его вперед.
Человек с цепью поймал клинок, изучил со всех сторон, взглядом спросил, хотят ли они все убедиться в том, что я действительно тот, за кого себя выдаю. Легкое покачивание головами было ему ответом. Что же, тем лучше. Кинжал вернулся ко мне, скользя по столу, точно по льду. Я ловко убрал его обратно в ножны.
— Присаживайтесь. Желаете вина?
— Благодарю.
Мэр самолично встал из-за стола, взял кувшин, чистый бокал, налил мне красного, терпкого.
— Вы из Альбаланда?
— Верно.
— Довольно далеко от нашего княжества. Что вас привело сюда?
— Интуиция.
Он хмыкнул:
— Тогда нам повезло, что Бог направил вас сюда. Я господин Отто Майер, мэр Виона. Это члены магистрата, благородные господа Вольфганг Шрейберг и Хайн Хоффман. Каноник Карл Вернер и представитель Лавендуззского союза, господин Гельмут Подольски. Сегодня в городе случилось немыслимое. На старом кладбище, что возле часовни Святой Маргариты, произошла пляска смерти.
Его тяжелый взгляд уперся в меня, но я лишь осторожно ответил:
— Такое случается. Кто-то пострадал?
— Нет. Но страху натерпелись. Город в ужасе. Многие боятся выходить за пределы стен.
Особого ужаса я не заметил, но мэру виднее.
— Что-то заставило мертвых подняться, господин ван Нормайенн. И всей городской управе очень бы хотелось, чтобы в Вионе все стало тихо. Как прежде.
На улице грохотал гром. Сухо, с надрывом, словно пушки на поле боя. Я отпил вина, исключительно в порядке вежливости, и поднял глаза на напряженные лица:
— У вас происходит пляска смерти. На кладбище со святой землей. А что же Псы Господни? Это их работа. Не моя.
— Инквизитор сейчас в отъезде. А вы — страж душ.
— Это немного разные вещи, — с сожалением покачал я головой. — Но я посмотрю, что можно сделать, и попробую вам помочь.
— Замечательно. Город в долгу не останется.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
Еще бы они мне не заплатили, когда скелеты пляшут возле изгороди «Две коробочки» или «Пастуший танец».
— В последнее время в городе происходило еще что-нибудь необычное?
— Необычнее totentanz? — невесело усмехнулся Отто Майер. — Не думаю.
— Крысы покинули город, — неожиданно сказал купец Подольски. — На моих торговых складах вот уже две недели ни одной серой твари, а раньше — кишели. И у конкурентов та же история.
— Уже что-то.
Хайн Хоффман, тонкогубый субъект в дорогой одежде, при шпаге и рубиновых пряжках ветерана лезербергской кампании, перестал изучать свой бокал с вином и сказал:
— Не только крысы ушли, почтенный Подольски. Не только… Душ и одушевленных тоже почти не стало. Вы должны это были заметить, господин ван Нормайенн.
Я помедлил, стараясь скрыть удивление:
— Видящие — большая редкость.
— Я не Видящий. — Он тоже помолчал. — Но вот моя жена обладает толикой такого дара. Конечно, не столь сильного, как у вас, стражей душ, но достаточного, чтобы иногда замечать тени, которые живут рядом с живыми. Она мне рассказала об изменениях в городе.
Я сделал себе заметку поговорить с какой-нибудь душой. В первую очередь с Проповедником. Он-то должен был хоть что-то почувствовать. По одному эти события выглядят не так чтобы важно, но все вместе, одновременно, заставляют задуматься.
Нечто происходит. Нечто непонятное и странное. Я чувствовал, как у меня сосет под ложечкой. Обычное состояние перед тем, как мне на голову рушатся неприятности. Стоило послать всех к черту и отправиться своей дорогой, благо я здесь проездом, но не по-людски это бросать целый город. К тому же Проповедник мне потом плешь проест. Он, несмотря на свой гнусный характер (из-за которого, кстати говоря, больше не жилец), — добрая душа и моя ходячая совесть, которую крайне тяжело заткнуть.
— Нужен ли вам аванс? — спросил мэр.
— Нет. Я не смогу назвать вам цену, пока не определю, в чем проблема. Когда понадобятся деньги, я сообщу.
— Какая-нибудь помощь?
— Если потребуется, я дам знать, — Я встал. — Спасибо за вино. Доброго вечера.
Они попрощались. В глазах троих была надежда. Купец смотрел с сомнением. Каноник мрачно. Он бы предпочел, чтобы с этим разбирались Псы Господни. Представьте себе, я тоже.
Дождь лил не переставая, вода текла по сточным канавам, пенилась в них, забирала с собой всю грязь с мостовых. Улицы были пустыми и пахли, несмотря на свежесть, все также едко и неприятно. Страх никуда не исчез. Лишь спрятался в закоулках, пережидая ненастье. Пока я добрался до постоялого двора, из меня можно было выжать пару морей и еще останется на несколько больших озер.
Когда я вошел внутрь и колокольчик звенькнул, привлекая внимание хозяйки, я сказал ей:
— Горячей воды, горячего вина, сухих полотенец и какой-нибудь еды. Все принесите в комнату.
Она наконец-то увидела звездчатый сапфир на рукояти кинжала, ее глаза округлились, и женщина разом повеселела:
— Сейчас все будет готово, господин Людвиг.
Вот так всегда. Часть людей боится таких, как я, из-за нашего дара видеть и уничтожать вольные души. Часть ненавидит. Но когда какая-нибудь озверевшая душа начнет вредить живым или еще что-то случается — я сразу становлюсь желанным гостем. Впрочем, чести ради, надо сказать, что большинство разумных людей относится к стражам душ вполне спокойно. В отличие от тех же Псов Господних мы приносим как можно меньше проблем.
Оставляя за собой огромные лужи, я вошел в комнату. Здесь кое-что изменилось. Проповедник валялся на моей кровати и слушал, как дождь барабанит по подоконнику. А за столом сидело пугало. Оно подняло на меня взгляд, кивнуло и не проронило ни слова. Быть может, не хотело разговаривать. А может, не умело. С одушевленными никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Хозяйка вместе с юной дочкой принесла мне полотенца и воду, конечно же не заметив других своих «постояльцев». Пугало тут же заинтересовалось девчонкой и не спускало с нее взгляда, пока та не ушла.
— Даже не думай, — сказал я ему ровным тоном.
Оно помедлило, опустило плечи, признавая мое право давать ему такие приказания, достало серп и начало очищать его от ржавчины. Я был рад, что мы решили кое-какие вопросы сразу.
Пока я менял одежду, вытирался и приводил себя в порядок, принесли еду.
— Почки, — сказал Проповедник мечтательно. — И фасоль с томатами.
Я отстегнул пояс с тяжелой пряжкой, бросил его вместе с кинжалом на кровать и пересказал им разговор в ратуше.
