Нервы мои сдали.
— Почему ты мне ничего не скажешь? — завопила я. — Да
потому, что Герман тебя не замечает! Потому что ты жалкая уродина! Потому что
ты не мужик, не баба и не гермафродит! Потому, что тебе только и осталось, что
любезничать с психами да анонимки строчить!
Фаина побледнела и словно окаменела. Такой я не видела ее
никогда. Еще бы, такого ей никто никогда и не говорил, по.тому, что все именно
так о ней и думают.
— Мархалева, ты не того? — прохрипела она и закашлялась.
Полезла в ящик стола, накапала в мензурку каких-то капель,
залпом опрокинула их в рот, нервно закурила. И все это в напряженном молчании.
— Вот что, Мархалева, — наконец заговорила она, — ты и в
самом деле дура. Все твои версии ни в какие ворота не лезут. Потрачу свое
драгоценное время, но лишь для того, чтобы ты поняла…
— Хорошо-хорошо, уже поняла, что я дура, — поспешила
заверить я, — только поскорей расскажи все, что знаешь.
— Лора никогда не пыталась завладеть Германом, — глухо
пробасила Фаина. — Она вышла замуж раньше, чем Герман женился на Алисе.
— Да, она отпадает, потому что детьми уже поклялась, что не
спала с мужем Алисы.
— Герман гулял на свадьбе Лоры. Карина с Германом спала, но
до того, как он познакомился с Алисой. Насколько я знаю Карину, никогда, —
Фаина угрожающе повысила голос, — слышишь, Мархалева, она никогда!..
— Слышу, Фаинька, слышу, — боясь шевельнуться, прошептала я.
— Никогда Карина не возвращалась к тем, с кем у нее был
роман, — пыхая дымом, продолжила Фаина. — Вряд ли для Германа она сделала бы
исключение. Тем более что он муж ее подруги.
— Но она призналась, что знает про анонимку.
— Правильно, я сказала ей, что Алиска получила какую-то
анонимку.
— Зачем?
— Думала возбудить любопытство Карины, думала, что она
отправится к Алиске выпытывать. Я хотела таким образом получить информацию о внутрисемейных
делах Алиски. Карина же благородно себя повела. Уверена, она до сих пор не
подозревает, о чем шла речь в той анонимке. В ту дурацкую анонимку Карина даже
не поверила, потому что в отличие от некоторых она склонна к порядочности и
чистоплотности в дружеских отношениях.
Я возликовала:
— Выходит, я была права, первая страсть Германа Нюрка?
Поэтому она и знает про анонимку.
И вот тут-то Фаина заржала, выпустила мне в лицо клуб дыма и
изрекла:
— Черта с два! Первая страсть я! И про анонимку Нюрка ничего
не может знать, поскольку и анонимку писала я.
Легко представить, как мне было тяжело. Все версии разом
разрушились. Мои бедные мозги вспухли под грудой обломков, я пыталась собрать
их хоть в какую-нибудь жалконькую логическую цепь — безрезультатно.
«Разве могут быть цепи с этой придурочной?» — с отчаяньем
подумала я.
— У нас был роман, — пробасила Фаина.
— Врешь! — воскликнула я. — Не мог Герман на тебя
польститься! Она была горда.
— Как видишь, мог. Он любил меня, когда я того хотела. Сотни
Германов и теперь будут у моих ног, если только пожелаю. Жалко тратить время на
амуры, Мархалева. Жизнь коротка, а так много надо успеть.
И Фаина махнула рукой, мол, все равно ты не поймешь моих
чаяний, одни глупости у тебя на уме.
Зря она со мной так. Я ведь тоже не дура и среди моих
глупостей, между прочим, не так уж и много мужчин. Вся в творчестве и на любовь
плюю. Фаина права, и в самом деле, зачем мне этот Евгений? Пускай остается у
Юльки!
Бог знает почему, но я прониклась к Фаине истинной,
неподдельной симпатией. Прониклась и сказала:
— Фаня, зря думаешь, что не понимаю тебя. И
привлекательность ты потому потеряла, что в одних только психов влюблена. Нет,
я тебя не осуждаю, сама такая. Разве все мои мужья хоть чем-то отличаются от
твоих психов? Фаня, ничем, это я тебе компетентно говорю. Вот из кожи вон и
лезу, лишь бы нравиться этим дебилам. А зачем? Зачем?
Фаина впервые в жизни с интересом посмотрела на меня.
— Мархалева, ты здорова? — спросила она. Я отмахнулась:
— Здорова, а толку-то? Всю жизнь положила к ногам каких-то
ничтожнейших мужичишек, мужичоночков, мужинечков. Блин!
— Зря стараешься, — посочувствовала мне Фаина. — Их
ничтожества не передать словами. Мужчина создан только для осеменения, в
остальном он полный профан — одно самомнение.
— Самонадеянность и зазнайство, — добавила я. — В наш век,
когда тяжелый труд взяли на себя роботы, про мужчин вообще можно забыть, потому
что мир, придуманный их мозгами, не устраивает никого. Бардак и войны. Что
бывает, когда жена уезжает на отдых или в командировку, а муж остается дома
один?
— Пьет, скотина, и жене изменяет, — без запинки
отрапортовала Фаина и добавила:
— А дети брошены и корова недоена.
— Точно! — согласилась я. — Вот то же самое происходит и с
нашей страной! Бабы, правда, никуда не уехали, но все еще хуже, — они вообще не
у дел! Вот скажи мне, какого черта я всю жизнь гордилась своей красотой? Тебе
нужна моя красота?
— Мне она до лампочки, — призналась Фаина. — И твоя и своя.
— Точно! Фаня, ты до безобразия права! Значит, я мучила себя
своей красотой ради этих уродов? Ради этих никчемных мужчин? Загнали баб на
кухни, а сами черт-те что с этим миром творят!
Фаина уже с восхищением посмотрела на меня и изрекла:
— Мархалева, тебе надо идти в политику. Выставляйся! На
первых же выборах я за тебя проголосую.
— И не прогадаешь, — пообещала я. — Кстати, а зачем ты
послала Алисе анонимку?
Фаина не ожидала вопроса и едва не подавилась дымом, который
она как раз жадно втягивала в себя. Прокашлявшись, она сказала:
— Мархалева, я, как и ты, тоже дурой когда-то была. Мучила
меня давняя любовь, а тут Герман за медицинской помощью обратился. Алиска
послала его ко мне с бессонницей. Честно же ей говорила, что я психиатр, а ему
нужен невропатолог. Не поверила, вот и виновата сама. Я врач, Герман пациент —
куда нам было деваться? Произошла эта самая, как вы говорите, любовь. Тьфу!
Будь она неладна!
Я сообразила, что откровенничает Фаина уж слишком охотно, но
говорит совсем не то, что мне нужно. Так может продолжаться и до утра, а у меня
еще куча вопросов. Пришлось ее перебивать, хотя слушать было очень интересно.
— Это понятно, — сказала я, — у вас был роман, но зачем ты
Алиске анонимку писала, да еще буквами, вырезанными из газет?
