Бронзовые, застывшие, словно маски, лица. Взгляд, источающий
мудрость и понимание. Наголо обритые головы, удлиненные, удивительной
яйцеобразной формы.
Старейший, занимающий единственное кресло с высокой спинкой,
встал. Поклонился церемонно и медленно. Сказал своим редкостным низким голосом
на языке, который понимают не больше пятидесяти людей планеты:
— Братья. ОНА вернулась!
Бронзовые лица остались бесстрастными, но словно шум
пробежал по кругу, будто возгласами удивления и восторга взорвался зал.
— Братья! — голос старейшего взлетел, выдавая напряжение. —
Я, Верховный жрец и правитель народа Амару! Я говорю вам: ОНА вернулась! Теперь
мы обязаны провести обряд. Но я знаю жизнь. Я уверен, что в этом мире нельзя
жить по предписанному. Мы погубим ЕЕ. Обряд не может быть полным.
Возникли разногласия. Повинуясь нашим обычаям, мы обязаны
спросить Гранитного. Пусть разногласия разрешатся!
Мудрые и понимающие глаза продолжали смотреть на банкира. Ни
один мускул не дрогнул на лицах. Ни одна голова не качнулась, но словно ветерок
согласия обежал кольцевой стол.
— Что ж, — резюмировал старейший, — я рад. Голос его утратил
напряжение. Стал обыденным, деловым.
— Уаскар, Гуама, — обратился он к двум из собравшихся. — Все
ли готово к встрече?
Названные кивнули и встали. Двигаясь плавно, почти неслышно,
внесли в зал изящные золотые светильники, наполненные ароматным маслом.
Осторожно всыпали в диковинные лампады темный порошок, помешивая его
нефритовыми палочками. Установили по светильнику рядом с каждым из пятерых.
Положили перед собравшимися крупные квадратные камни — нефриты с барельефами:
младенец с головой хищного ягуара. Медленно, торжественно заняли свои места.
Взгляды всех сосредоточились на старейшем. Пальцы правых рук
легли на нефритовые барельефы.
Старейший встал. Надвинул на глаза темную повязку и голосом,
исполненным священного трепета, начал молитву:
— Я Верховный жрец храма Белого Ягуара, правитель народа
Амару, плачущего о Стране Дождя и Тумана, прошу Высшей Благодати! Понимания!
Прозрения!
Он вскинул руки, и зал наполнился грохотом невидимых
барабанов. В перестук их вплелись хлопки сотен ладоней. Мелодичные выкрики
«Аоа-ту, аоа-ту!» гармонично наложились на хлопки и дробь ударных инструментов.
Старейший опустил руки, развел их, резко хлопнул ладонями.
Светильники перед собравшимися испустили струйки голубоватого дыма, удивительно
быстро наполнившего большой зал. Он вновь хлопнул в ладони, и светильники
вспыхнули неярким голубоватым пламенем, вокруг которого сгустились клубы
голубого дыма.
«Аоа-ту, аоа-ту, аоа-ту», — однотонно молил о чем-то
невидимый хор.
Вздрогнули, заколебались прикрытые голубым туманом контуры
современного зала. Исчезли стены. Пятеро бритоголовых, меднолицых мудрецов
повисли в искрящемся переливающемся светом пространстве.
Из матово светящейся белизны выступили очертания низкого
храма, стоящего на холме. В центре базальтовой плиты, за которой вздыбилась в
небо мрачная Большая пирамида, четко обозначились ритуальный двор и Великая
гробница.
Раздвинулись каменные колонны. Перед вычурным алтарем
Великой гробницы свечение стало ярче.
Но черное зеркало из полированного агата принялось жадно
поглощать пульсирующий свет. Он уходил и уходил в бездонную черноту камня, пока
освещенными не оказались лишь пятнадцать нефритовых фигурок.
В ограде из ритуальных топоров-кельтов они застыли в вечном
оцепенении. Шестнадцатая фигурка, грубо вырезанная из гранита, сверкала синими
эмалевыми глазами. Четверо из пятнадцати наступали на нее со свирепыми лицами.
— Вечные! — воззвал старейший. — Во имя Белого Ягуара, сына
Пернатого Змея и Великой Богини Паха, откройте Истину!
Дрогнули нефритовые фигурки. Ничто, казалось, не изменилось,
но над гранитной синеглаз-, кой повисла в пространстве улыбка.
Четверо свирепых отвернулись, не выдержав доброй силы этой
улыбки.
Пятеро собравшихся вздрогнули. Общий вздох облегчения смел
их бронзовую бесстрастность.
— Ты был прав, жрец Белого Ягуара, — по очереди вымолвили
они, склоняя голову.
Грохот барабанов стих. Замерли скандирующие певучие звуки
голосов. Развеялся голубой дым.
За кольцевым столом в современном зале, среди стекла и
никеля, сидели пятеро бронзоволицых мужчин. Они улыбались.
Старейший снял с глаз темную повязку.
* * *
— Диего, — сеньор Диас ласково посмотрел на бронзоволицего
парня с чуть раскосыми глазами. — Пришел твой черед.
Парень кивнул. Его потертые джинсы резко диссонировали с
богатым интерьером офиса. Он продолжал молчать, внимательно слушая банкира.
— Я думаю, друг мой, — продолжил Диас, — ты найдешь способ.
— Я таксист, — улыбнулся Диего. — Кроме того, мне Нравятся
девушки. Думаю, они все одинаковы. Задача простая.
Банкир рассмеялся.
— Молодость прекрасна, дружище, — заявил он, — но помни, это
не просто девушка. Ты знаешь! Смешливое лицо таксиста посерьезнело.
— Знаю, — кивнул он. — Все будет так, как должно быть. Но…
мне понадобится…
— Да, конечно, — кивнул Энрике Диас. Он подошел к стене,
набрал код на маленькой панели и извлек из металлического чрева открывшегося
сейфа уникальное ожерелье. Иглы морского ежа, перевитые платиновой цепочкой,
перемежались в нем с необычайно выразительными фигурками ягуаров, искусно
вырезанными из нефрита.
— Ты знаешь истинную цену этой вещицы? — спросил банкир
Диего.
— Да, — подтвердил тот, глядя на женское украшение с
восторгом. — Все будет как надо. Она получит его.
— Но ты помнишь и об остальном.
— Помню, — согласился Диего. — Я сделаю так, что случай
представится.
— И ты исключишь риск?
— Нет, — качнул головой Диего. — Можно ли исключить риск?
На секунду карие глаза таксиста потеряли мальчишескую
веселость, и выражение безграничной мудрости проступило из их глубины.
— Исключить риск? Может, и нельзя, — согласился банкир. — У
нее должно быть соответствующее состояние. И тем не менее тыне должен
неоправданно рисковать.
— Но ведь она вечна… — то ли спросил, то ли напомнил сам
себе парень, пряча ожерелье в барсетку.
— Она да, — грустно подтвердил сеньор Диас, — а ты нет. Ты
не вечен. Потерять еще хоть одного для нас безмерная утрата.
