— Что могут знать твои метеорологи о воле богов, Рауль? —
безмятежно улыбаясь, прервал пилота сеньор Диас.
Как ни странно, но летчик успокоился. Он изменил курс, уводя
машину от берега Мексиканского залива. Вскоре под крыльями «Чесны» поплыли
горы, рассеченные речушками, стремящимися к морю.
Первый порыв урагана настиг самолет над горами. Машину
тряхнуло, как на гигантской колдобине, затем она ухнула вниз. Пассажиры
вцепились в ремни безопасности. Руки пилота побелели от напряжения, сжимая
штурвал.
Девушка охнула, закрыла глаза: Ее отец, стараясь подражать
невозмутимости сеньора Диаса, принялся ее успокаивать.
Ураган подхватил самолет. Натужно ревущую моторами «Чесну»
швыряло, как щепку в океане. Люди оцепенели, лишь пилот продолжал сражаться с
грозной стихией. Молнии, огненными столбами проносясь мимо, освещали
напряженные лица инженера Горова и его дочери.
Один лишь сеньор Диас продолжал улыбаться. Безмятежно, даже
счастливо посверкивая своими раскосыми глазами, он что-то бормотал.
Объятая ужасом девушка теребила рукав отца. Слова ее тонули
в грохоте бури и реве изнемогающих от непосильной нагрузки моторов. Сеньор Диас
нежно коснулся пальцами ее обнаженного плеча, склонился к ней.
— Не нужно бояться, юная сеньорита, — оптимистично прокричал
он. — Все закончится благополучно.
Девушка округлившимися от ужаса глазами всматривалась в лицо
Энрике Диаса, лучащееся счастьем. Шляпа сеньора слетела, обнажив его странную,
яйцевидную, обритую наголо голову. Чем-то жутким и необычным веяло от него. И
эта пугающая веселость… Его улыбка… Он походил…
«На статуи с острова Пасхи. Только они не улыбаются…» —
подумала девушка.
Сердце ее сжалось, забилось тревожно, она испуганно
оглянулась на отца, как бы ища у него защиты. Мелькнула мысль: «А вдруг этот
страшный человек специально завлек нас сюда, в бурю, в ревущую тьму…»
Девушка в ужасе отшатнулась от сеньора Диаса, Дрожа,
прижалась к отцу.
Молния сверкнула совсем рядом с крылом «Чесны». Самолет
содрогнулся. Его левый мотор чихнул, грохотнул выхлопами и заглох. Остановился
пропеллер. «Чесна» подбитой птицей легла на крыло, заскользила вниз. Все ближе,
ближе к невидимым горам, ощерившимся скалистыми пиками.
— Господи, господи, помоги, — шептали губы девушки.
Ее ослепительно белые зубки выстукивали дробь. Она вцепилась
в руку отца. В широко открытых глазах застыл ужас. Отец девушки, вжавшись в
кресло, всеми силами старался сохранять самообладание, но и в его глазах
метался страх.
Пилот лихорадочно терзал стартер, пытаясь запустить
аварийный мотор.
— Сеньорита! Сеньорита!
Диасу удалось перекричать грохот урагана. Девушка
обернулась. Светясь доброй улыбкой, сеньор Диас протягивал ей какой-то предмет.
— Нет!! — закричала девушка.
Душа ее переполнилась беспричинным страхом. Она не понимала,
почему отказывается. От чего отказывается.
— Нет!!
Но сеньор Диас, склонившись к самому ее уху, прокричал:
— Боги моей земли спасут вас.
— Нет-нет, не надо. — Девушка дрожала и уже ничего не
понимала.
— Я открою вам выход, — настаивал сеньор Диас.
Он отстегнул ремень, чтобы дотянуться до девушки, и набросил
на ее шею медальон. Скорее амулет.
На тонкой золотой цепочке повис, вырезанный из зеленого
нефрита, свернувшийся в кольцо ягуар с лицом младенца.
И в тот же миг второй мотор «Чесны» остановился. Пилот
откинулся на спинку кресла, даже не пытаясь запустить двигатели. Лицо его было
спокойно. Он обернулся к сеньору Диасу, и они обменялись улыбками.
Самолет швыряло и вертело. Руки пилота лишь слегка
придерживали штурвал.
— Мы теперь разобьемся? — жалобно спросила девушка.
— Нет, — улыбаясь, ответил сеньор Диас. — Сейчас вы все
поймете. Вам ничто не грозит. Я расскажу…
И он заговорил. Удивительный язык, звучный и насыщенный
согласными, заполнил кабину падающей «Чесны». Девушка перестала дрожать, вслушиваясь
в чарующую музыку этой речи. Совершенно непонятной и… такой понятной…
* * *
Четыре ветра легли у ног Атуэя. Вздрогнул творящий лики
богов. Исповедался камню. Играя, скользнули ветры под золото рек, текущее с
плеч Атуэя.
Сколько золота скроет холод души? О, сколько золота!
Кожа древних рептилий терзает тело. Шипастая, вросшая в
плоть. Вздрогнули ветры, ткнувшись в злобу рептилий. В дремлющий холод, пьющий
горячую кровь. Кровь Атуэя!
Сколько крови нужно бездушной злобе? О сколько крови!
Четыре ветра лизнули ноги.
Четыреста лунных дней ждал их Мастер. Рыдала Земля Любви
обреченно.
Псами ветры легли к ногам Атуэя.
Четыре ветра!
Горячий ветер — дитя пустыни. Дыханье страсти.
Ласковый ветер — любимец равнин лесистых.
Гордый ветер — отпрыск вершин непокорных.
Свирепый ветер — пасынок белых просторов. Шквальная злоба
смерти.
Четыре ветра.
Четыре корня души!
Прекрасным днем полнолуния, в праздник Белой Змеи, роздал
душу ветрам Мастер. Роздал, утратив любовь. Утратив надежду.
Взвились ветры. Дохнули в лицо Атуэю стужей. Дунули зноем.
Оседлали стороны света.
Сколько лун мчались к дому ветры? О, сколько лун!
Свирепый достиг Края Мира. Не медлил. Замер, кружась с
разбегу. Воин с мечом из седого металла путь заступил. Заскулил, умоляя, ветер.
Дар Атуэя потребовал стражник. Скрылся ветер, стеная. Сгинул
в белой пустыне.
Севера царь всемогущий отнял добычу стража.
Отдал Горячий ветер царю Пустыни бесценную ношу.
Заплатил за свободу душой Атуэя Гордый ветер царю Непокорных
горцев.
Плача отдал достояние Ласковый ветер царю Лесной благодати.
Четыре стороны света — четыре части души.
Сколько лун стенала душа Атуэя! О, сколько лун!
Царь Царей собрал воедино душу. Обезглавил владык надменных.
По следам памяти предков добрел Атуэй до цели. До дворца
Всемогущей Власти. Тысячу мер нефрита сложил он у ног владыки.
Лишь рассмеялся великий.
