В этот день нам немного повезло. Ехал какой-то обоз из лошадей и верблюдов, нас посадили в телеги подвезли километров тридцать. И не только подвезли, но и немного покормили хлебом и дали по кусочку сала. Потом, это было уже ночью, почти в полной темноте, на каком-то перекрестке сказали, что нам надо идти направо, а сами поехали прямо.
Пройдя несколько километров, мы наткнулись на хутор, где хозяйка накормила нас картошкой в мундире, настелила нам в кухне сена, и мы немного поспали. Утром, попив кипятка и получив в подарок по початку вареной кукурузы, мы двинулись дальше.
Я уж точно не помню в этот или на следующий день мы к вечеру добрались до госпиталя в Камышине. Нас сразу развели по разным кабинетам. С нас сняли бинты, осмотрели раны и велели садиться. Сначала сделали перевязки братьям и увели их. Потом меня посадили на табуретку, две сестры взяли меня за руки и за ноги, обхватили рукой голову и сказали, что будет немного больно и надо потерпеть. Почти сразу меня до основания пронзила страшная боль. Я сжал зубы, немного застонал. Это повторилось несколько раз. У меня помутилось в голове, но сознания не потерял. Потом начали делать перевязку, но боль не проходила, хотя стала немного легче. Я продолжал сидеть со сжатыми зубами и глазами. Меня погладили по голове и ласково сказали: — Ну, все твои муки закончились, открывай глаза. Я открыл глаза и первое, что увидел — это огромный, как мне показалось, шприц. Что было дальше, ничего не помню.
Розенберг Миля Хаимович
Красноармеец 650-го стрелкового полка 138-й стрелковой дивизии
Через три месяца сформировали маршевый батальон 500 человек и отправили на фронт. Мы попали в 138-ю стрелковую дивизию, которой командовал полковник Людников. Я попал в пулеметную роту 2-го батальона 650-го стрелкового полка, первым номером в расчете пулемета «максим».
Потом начались бои в излучине Дона, на подступах к Сталинграду, бои тяжелые, очень кровавые… На моих глазах почти полностью погибло Житомирское пехотное училище, сводный курсантский полк. Только в конце сентября дивизию вывели в резерв на переформировку, но где-то 10 октября нас снова перебросили к Волге, на левый берег, в сам Сталинград и приказали изготовиться к переправе через реку.
15 октября мы переправились на западный берег и вступили в бой за завод «Баррикады». Подвиг 138-й СД в сталинградских боях стал широко известен в годы войны. Сорок дней остатки дивизии, меньше 500 человек, в полной изоляции и окружении, почти не имея провианта и боеприпасов, ведя непрерывные боевые действия, в тяжелейших условиях удерживали клочок земли на берегу Волги — 700 метров по фронту и от 100 до 400 метров в ширину. Этот плацдарм вошел в историю войны как «остров Людникова».
Из полнокровной дивизии, насчитывавшей перед броском через Волгу свыше 12 000 красноармейцев и командиров, по официальной статистике, к февралю останется в строю только 130 «активных штыков», и еще 120 человек в штабных и различных тыловых подразделениях дивизии. И это после неоднократного пополнения в личном составе, но, как мне кажется, без учета остатков личного состава отдельного артполка 138-й СД.
Высаживались под огнем, поднялись по насыпи и перед нами были цеха завода «Баррикады», все в огне и дыму. Взводного командира убило сразу. Мы захватили рубеж, потом день смешался с ночью, постоянные бомбежки, атаки, обстрелы.
Немцы после десяти дней постоянных атак заняли почти все цеха завода, и мы смогли зацепиться только за его край. Потом немцы перебили соседние дивизии, вышли к Волге, и мы оказались в окружении. Это случилось 11 ноября (но точная дата окружения дивизии была названа позже, а тогда я потерял счет числам). Вся оборона состояла из опорных пунктов, созданных в развалинах домов и цехов, в руинах.
Обгорелые заводские трубы, подземные тоннели и подвалы, забитые трупами…
Я со своим пулеметом занял позицию в полуподвале, и провел там весь период блокады, удерживая свой рубеж. От моего пулемета до Волги было чуть больше 50 метров. Круговая оборона. Весь «остров Людникова» простреливался насквозь, немцы держали под прицелом и Волгу за нашей спиной, бронекатера не могли подойти к нашему берегу, доставить боеприпасы и забрать раненых.
Только в середине декабря, когда лед на Волге встал, нас деблокировали.
Честно говоря, в Сталинграде о смерти почти не думал. Был советским патриотом, воспитанным в фанатичном духе и твердо знал одно, что погибну, но уже не отступлю.
Выжить, конечно, не надеялся, там по сторонам оглянешься, завалы из трупов, наших и немецких (хоронить их было некому и негде), и ты понимаешь, что в любую минуту и тебя могут прикончить, отсюда уже живым не выбраться… Кромешный ад «в миниатюре на 700 метров»… До самого конца боев в Сталинграде матери не написал ни одного письма…
Все время мы находились вместе: я, мой второй номер, татарин Ахмет, и связист-арткорректировщик, и еще человека четыре. Это был наш последний рубеж, и как бы пафосно эта фраза ни прозвучала, но так все и обстояло в действительности. Сзади река…
Немцы ломились в атаку, когда пьяные, когда трезвые, подходили на двадцать метров, и когда становилось совсем туго, связист вызывал огонь на себя.
Наша артиллерия находилась на левом берегу Волги и на острове Зайцевском, за нашей спиной, посередине реки… Артиллеристы выручали… После разрывов кирпичная пыль осядет, слышу голос Ах-метки: «Мишка, живой?» — «Вроде» — «И я вроде»…
Немецкие танки через завалы между цехами и заводскими руинами пройти не могли, и с конца октября войну вела только пехота. Расстояние между нами и немцами — бросок гранаты. Немцы играют на губных гармошках, через рупор предлагают сдаваться, «приглашают выпить-закусить», а мы зубы стиснем и держимся, нам уже терять было нечего… По ночам мы тащили трупы перед нашими позициями к себе в подвал, искали еду и патроны. В ноябре нам уже выдавали на день по одному сухарю…
У солдат «на острове Людникова» было всего по одному полному диску на автомат, патронов не могли нам подвезти, воевали в основном трофейным оружием. Но со временем у меня рядом с пулеметом появился целый арсенал: автомат ППШ, гранаты, пистолет ТТ и немецкий трофейный пистолет. Убитых вокруг — «море», оружия валялось сколько угодно… Из пулемета бил по немцам короткими скупыми очередями и только наверняка. Мы были завшивленные, голодные, но в какой-то момент наступило остервенение, я уже не испытывал никакой жалости ни к себе, ни к немцам… Дрались за каждый кусок стены с предельной жестокостью, а по ночам и мы, и немцы выползали вперед или пытались по заводским коммуникациям и туннелям продвинуться — мы, чтобы добыть себе еду и боеприпасы, немцы с целью сбросить нас в Волгу. Постоянные столкновения малых групп в рукопашной… Разве все это можно рассказать?…
