Распрощавшись с начальником караула, построил осужденных и во главе их вышел под мелкий осенний дождик месить грязь фронтовых дорог. Идти было трудно. Дорога представляла собой две глубокие колеи, заполненные водой. Обочин как таковых не было. Через час пути делаю привал. Посмотрев по карте, понимаю, что прошли три-четыре километра. Не густо. Таким темпом и четырех суток может не хватить, чтобы добраться до места. Могу ли я доверять этим трем людям? Хоть один убежит, и все! Мне придется отвечать. Я искал выход, но пока не находил.
Встали и пошли дальше. Мимо проехало несколько машин — кузова доверху загружены, в кабине одно-два места. Сесть в такую машину вчетвером невозможно. Медленно плетемся по грязи. Ноги разъезжаются, на сапоги налипают комья грязи, превращая отсыревшую обувь в неподъемные колодки.
Поздним вечером добираемся до небольшой деревушки. Постучали в один домик. Нас пустили. Скинули обувь, у печки повесили сушиться портянки. Хозяева нас ни о чем не спрашивали. Видимо, за два года войны через их дом прошло столько солдат обеих армий, что им было совершенно все равно, кто мы и куда движемся. Устали настолько, что, не поужинав, улеглись на полу, и мои арестанты мгновенно уснули. Я же бдительно охранял их всю ночь, не сомкнув глаз. Утром, когда они проснулись и увидели, что я не сплю, «молотобоец» спросил:
— Ты че, лейтенант, так и не спал?
Я промолчал. Видимо, поняв, он буркнул:
— Ну и дурак. Куда мы денемся?
Я не хотел затевать этот разговор и наклонился к своему мешку, доставая продукты для завтрака. Хозяйка сварила чугунок мелкой картошки, и, плотно позавтракав, мы продолжили свой путь. Весь день старался держать темп в четыре километра в час, делая десятиминутный привал через каждые пятьдесят минут. Наручных часов у меня тогда не было, и я пользовался снятым с танка здоровым хронометром. Бессонная ночь давала о себе знать — на привалах я засыпал. Как ни старались, а прошли только двадцать пять километров. Ночевали в деревне. Арестанты как легли, так и захрапели, а я опять сидел, охранял их. Глаза слипались, голова падала на грудь, но тут же я просыпался, проверял, на месте ли мои подопечные, и все повторялось заново. Утром «молотобоец» говорит:
— Лейтенант, что ты не спишь, вторую ночь бодрствуешь. Куда мы убежим? Сам же говорил — поймают и расстреляют. И хватит месить грязь. Делаем так: останавливаем машину, уточняем, куда она едет и где сворачивает с нашего маршрута, те, кто едет, выходят на этом повороте и ждут остальных. Как, лейтенант? Подходит?
Мне нечего было возразить — я понимал, что еще одной бессонной ночи я не выдержу. Так, на попутках, на третий день мы отмахали пятьдесят километров. Никто не убежал. Я повеселел и успокоился. Ночью я уже спал вместе со всеми. К концу четвертого дня пути мы добрались до расположения штрафной роты. Рота была отведена с передовой для пополнения переменным составом. Располагалась она в добротных строениях, использовавшихся немцами под склады.
Оставив своих подопечных в приемной, зашел в комнату, в которой располагался штаб роты. За столом сидел капитан. Я доложил, что привез троих осужденных. Оторвав голову от бумаг, командир выслушал меня, потом встал, вышел из-за стола, протянул руку. Указал на стул. Я сел, а он, присев на край стола, сказал:
— Добре. Давай знакомиться.
Вкратце изложил свою боевую биографию. Она произвела на комбата хорошее впечатление, он внимательно посмотрел на меня:
— А я думал, ты еще салажонок. Уж очень ты молодо выглядишь.
Я смутился и замолчал. Командир вызвал помпохоза и приказал зачислить троих осужденных в состав роты. Я расслабился — кончились мои мытарства. Задание выполнено, и через несколько дней я уже буду в родном батальоне. Мы еще немного поговорили с капитаном, как вдруг заходит помпохоз:
— Товарищ командир, принять осужденных не могу.
— Почему?! — недовольно спросил комбат.
— У них нет зимнего обмундирования, а мы получили только на наличный состав. Пока они где-то болтались, армия и мы перешли на зимнюю форму одежды.
— Что же делать? — участливо спросил капитан.
— А все очень просто — пусть лейтенант забирает своих хлопцев и везет их обратно. Там получат зимнее обмундирование и везет их к нам, а мы их тут примем.
Я едва не упал со стула от этих слов. Представил себе путь туда и обратно, и мне стало дурно. Видя мое состояние, капитан подал стакан воды:
— Успокойся.
И обращается к помпохозу:
— Может, все же примем? Жалко парнишку. Посмотри на него, на нем лица нет.
— Не можем, товарищ командир, — стоит на своем помпохоз.
— Ладно, сейчас уже поздно. Пусть осужденные ночь проведут на нашем приемном пункте, а лейтенанта я возьму к себе на постой. Утром решим, что делать.
Помпохоз ушел. Капитан повернулся ко мне:
— Успокойся лейтенант, что-нибудь придумаем. Пошли ко мне, поужинаем.
Войдя в располагавшуюся недалеко землянку, командира роты распорядился:
— Петрович, накрывай ужин на двоих.
Пожилой солдат быстро накрыл на стол. Надо сказать, что начальство роты не бедствовало. На столе было много закуски, появились и две бутылки водки.
— Ты небось и водку-то пить не умеешь, — ухмыльнулся капитан.
— Умею, умею, не беспокойтесь товарищ капитан, — захорохорился я.
— Ну тогда давай! — Смерив меня взглядом, он налил чуть больше полстакана мне и полный — себе. — Давай, за твое безнадежное дело.
Чтобы угодить капитану, я единым духом опорожнил стакан, схватился за закуску. Капитан выпил, медленно поставил стакан. Посмотрел на меня:
— Молодец, хлопец. Вижу, умеешь. Ну а теперь закуси хорошо.
Пил я всегда неохотно и чаще всего отдавал свои сто граммов экипажу. С непривычки я быстро захмелел, обмяк, расслабился. Тревоги четырехдневного пути оставили меня. Закусив, капитан налил еще по стакану.
— Ну, давай! Твое здоровье! — и, не дожидаясь меня, выпил.
Что было дальше, я помню смутно. Утром проснулся в землянке командира роты.
— Ну, герой! Я тут, пока ты спал, принял твоих мазуриков. Сейчас оформлю расписку, и езжай домой.
Радости моей не было предела.
— Давай теперь позавтракаем — дорога тебе предстоит длинная.
Стол уже был накрыт. Капитан налил себе полстакана водки. Я отказался. Выпив, он разоткровенничался:
— Скажу тебе, что принимать твоих солдат мне вообще-то было не с руки. Как только я укомплектую роту, так тут же меня отправят на передовую воевать.
Я не стал развивать эту тему, лишь спросил, как служится в штрафной.
— Командиры все кадровые. Штабная категория всех офицеров на одну ступень выше, чем в обычных войсках, тройной оклад, год службы идет за три, а не за два, как у нас. У офицеров летная норма. Самое же главное, офицеры не обязаны в тяжелой ситуации личным примером вести солдат в бой.
