Кстати, под Аленштайном погиб прекрасный командир эскадрильи, Герой Советского Союза Юра Ивлиев. Нас в очень плохую погоду послали на разведку колонн, уходивших из Аленштайна. Вышли на дорогу – она забита танками, повозками. Высота – 250 метров, Юра по радио говорит: «Будем бомбить. Но учти, у нас сотки подвешены, так что под самую кромочку облаков подойдем, сбросим бомбы, а потом в следующем заходе будем стрелять из пушек и пулеметов. Ты, смотри, иди метрах в двухстах от меня». Зашли, бомбы сбросили хорошо – там не промахнешься. Колонны шли сплошным потоком. Делаем второй заход, он пикирует и, смотрю, – не выводит. Я кричу по радио: «Юра! Юра!», а он так до земли и пикировал и врезался в эту колонну! Я прилетел, доложил о случившемся, смершевец все записал. Через четыре дня наши войска освободили этот район, и мы поехали смотреть место его гибели. Приехали. Я удивился. Около дороги могила, обложенная камнем. Сверху лежит обгоревший парашют и Звезда Героя. По-человечески поступили. Вообще СМЕРШ смотрел за каждым из нас. Но мы, откровенно вам скажу, их не любили. Был такой случай. Полетели звеном вместе с Васей Чичканом. Там такой огонь был! Мы с первого захода сбросили бомбы, а на втором должны были цель обработать из пушек-пулеметов и уйти домой. Зашли второй раз, смотрю, Вася в сторону пошел, пошел… Я кричу: «Вася! Вася!!!» Его подбили, мотор загорелся, он выпрыгнул с парашютом. Я один раз над ним пролетел на высоте примерно 20 метров, видел, как он сел в кустарник. Прилетел домой, доложил. Вскоре меня сбили, я очутился в госпитале и вернулся в полк примерно в одно время с Васей. Вот что он рассказал. Не успел он отстегнуть парашют, как его окружили власовцы. В перестрелке его ранили и захватили в плен. Его и еще человек 15, из которых пятеро были летчики, повезли в Минск, в товарном вагоне. По дороге они выломали доски из пола и бежали. Попали к партизанам Ковпака. Там он воевал несколько месяцев, был награжден медалью. А потом попал в ручки нашим «соответствующим органам». Как он говорил, издевались над ним страшно! Я не буду пересказывать те ужасы, о которых он рассказывал. Тем не менее его освободили и направили в полк. Он начал летать, но смершевец месяца два пытался меня заставить писать на него еженедельные доносы: с кем, о чем он говорил, как к немцам относится и т.д. Я ему сразу сказал, что этим заниматься не буду, поскольку верю Васе.
А.Д. По своим попадали?
У меня такого не было.
А.Д. Замполит у вас в полку был летающий?
Он был летчик, но в основном занимался тем, что сводки читал, беседы проводил: «Не забывайте, что вы являетесь представителями нашего государства на переднем крае борьбы с врагом! Уничтожаете врага, защищаете нашу Родину!» Мы и без него все это знали. С ним тесного контакта не было, особенно когда шли боевые действия. Когда дают задание, он тоже присутствует, но какие я мог задать ему вопросы, если он со мной не летает?
Вообще начальство старалось летать поменьше. Южнее Марьянвердера стоял один городишко, там была крепость. Наши войска ушли вперед на 25 км, оставив в тылу немецкий гарнизон. Летчикам туда летать не давали. Летали замполиты, командиры полков, чтобы набрать вылеты. Там же все просто – взлетел, спикировал, бомбы сбросили и назад. Они туда дней десять летали – набирали боевые вылеты, а под это соответственно и ордена. Нам за ордена платили деньги. У меня три ордена Боевого Красного Знамени. Так за каждый боевой орден я получал 20 рублей, а за орден Отечественной войны и Красной Звезды – по 15 рублей.
А.Д. Как вы лично относились к потерям боевых товарищей?
Жалко ребят, конечно. Вот помню, у меня был такой случай. Полетели на Богушевск с Володей Белоноговым – москвич, парень красивый! Хорошо отбомбились. Он немного круто спикировал и вывел самолет на ста метрах. Когда прилетели, я его пожурил, он шлем снимает, а голова – седая наполовину. Смотрю на него и думаю, как ему сказать? Пришли на КП, командир полка вызвал врача. Тот пришел, спросил, как себя чувствует, померил ему давление. Мы с ним сделали десять вылетов, а потом он погиб над этим чертовым Богушевском. Он у нас столько летчиков забрал… С личными вещами погибших что делали? Направляли в военкоматы по месту жительства.
А.Д. Истребители всегда прикрывали?
Не всегда. Но у нас уже были свои полки истребителей. Мы редко с ними встречались. Они хорошо нас прикрывали.
А.Д. Случаи трусости в полку были? Отказался от боевого вылета, сказавшись, что болен. Или выйти из строя, отбомбиться в сторону?
Нет, нет, нет. Это – боже упаси. Что вы? Таких случаев не было. Я с этим не сталкивался. У нас хороший полк был. Командир полка хороший был. Единственно, был случай, но это когда у нас уже стал другой начальник штаба и другой командир полка, в Польше. Однажды выстроили весь полк, и представители НКВД сорвали погоны у командира полка Семенова и начальника штаба полка Киржнера. Что они делали? Они забирали все ордена и медали, которые давали поляки для награждения наших летчиков, и делили их между собой. Нам никто наград не давал. Как-то их разоблачили. После этого мы больше никого из них не видели. Где они, куда их спрятали? Осудили, наверное… Вот такой случай в нашем полку был. А случаев трусости летчиков я не знаю.
А.Д. Присылали к вам штрафниками стрелков?
Нет. Был у нас один штрафник, летчик Зинин. Летал он замечательно! Его к нам, под Марьянвердер, прислали из другого полка. Мы сначала не знали, что он летчик, и у нас – как штрафник. Где он провинился, как – неизвестно. Он был очень гордый, самолюбивый, но летал замечательно. Уже в нашем полку он получил звание Героя.
А.Д. Все говорят, что самое тяжелое бомбить аэродромы. Вам приходилось?
Конечно. Под Брянском. Знаете, как получилось? Мы полетели за Брянск, там была группировка. В лесу стояло много танков. Нам сказали: вдарить по этим танкам. Подлетаем – танков нет! Командир принимает решение спуститься ниже. Спустились. Смотрим, стоят. Мы зашли, сбросили туда бомбы, сфотографировали, вроде все нормально. Выходим – твою мать! С другой стороны – аэродром! Самолеты стоят. А мы – на низкой высоте. Немцы тоже не ожидали нас увидеть. Мы, конечно, форсажик дали. Отлетели. Коля Оловянников предложил: давай, пройдемся по самолетам. Подальше отошли, полубреющий полет, и – стреляем прямо по самолетам. Мы их видели. Сколько вывели из строя, не знаем. Во всяком случае, налет сделали. Прилетели, доложили. Быстро скомплектовали эскадрилью, но мы уже не участвовали. Нам приказали отдыхать. Что они там сделали, не знаю. А вообще, аэродромы были защищены прилично.
А.Д. Что вы можете сказать об Ил-2 как летчик?
Машина, конечно, не маневренная, но очень живучая. Самолет сохранял устойчивость в полете, даже имея серьезные повреждения. Обзор из кабины был отличный, да и сама кабина была просторная. Кстати, после Ил-2 Ил-10 не любили – тяжелый и сложный в управлении.
Свой сотый боевой вылет я сделал четверкой из района Марьянвердер Мариенбурга на Гдыню. В полку была такая традиция – встречать летчика с сотого вылета ракетами. Когда отбомбились, прилетели, командир полка построил эскадрилью, объявил благодарность и зачитал приказ о представлении меня к званию Героя Советского Союза. Однако эту награду я так и не получил, хотя еще сорок два раза летал на боевое задание.
