Штаб полка расположился в с. Штейдельвиц. Кто остался в живых и не был ранен, падая от усталости и напряжения, завалились спать. Я проспал 16 часов, когда меня разбудил ординарец. Он принес еду. Посмотрел на меня и с удивлением произнес, что у меня виски седые. Так я в 22 года начал седеть. Подошли общевойсковые части, и нас отвели на отдых. Простояли мы 12 дней. Получили пополнение — танки с экипажами, доукомплектовали другие подразделения. Шла проверенная опытом работа по сколачиванию экипажей, взводов, рот. Времени отведено было мало. Работа шла в быстром темпе. Партийно-просветительная работа главным образом была сосредоточена на подборе и расстановке актива. Патриотизм, вера в окончательную победу уже были в крови каждого воина. Для коммунистов и комсомольцев задача была одна: личный пример. Я получил очередную награду — орден Отечественной войны I степени.
В полку были подведены итоги двух недель боев. Полк прошел огромное расстояние с боями и без от Сандомирского плацдарма до западного берега Одера. За эти двенадцать дней переформировки подано много заявлений о вступлении в коммунистическую партию. Вопрос о приеме в комсомол не стоял, потому что вся прибывшая молодежь была комсомольцами. Создавались комсомольские группы во взводах. Назначались групкомсорги. Очередная благодарность Верховного и очередной салют. В боях за Одерский плацдарм полк понес большие потери не только в танках, но и в личном составе. На счету полка было много уничтоженной техники и фрицев, так называли немецких солдат.
Нижнесилезская операция
В полк вернулся командир майор Курцев Б.В. Командиром бригады был назначен начальник штаба бригады подполковник Щербак. Подполковника Махно мы больше не видели. Пробыл он комбригом недолго и оставил неприятный осадок.
Поступил приказ выйти в район сосредоточения. В ночь на 8 февраля мы заняли позиции за пехотой. Началась артподготовка. Она была намного мощнее предыдущих. Впереди все взрывалось и горело. Пошла пехота, а за ней двинулись танки с десантом. Обошли стрелковые части. Пришлось преодолевать минные поля. Тральщик прокладывал путь, и танки за ними шли след в след.
Мы шли по тылам врага. Организованного сопротивления не было. Слишком ошеломляющим был удар. Вошли в оперативную глубину. При прохождении населенных пунктов сопротивлялись фольксштурмовцы. Дети 12–14 лет, вооруженные в основном фаустпатронами, и отдельные отряды гитлеровцев. Приходилось вести огонь по вторым этажам и чердакам, откуда стрелял неприятель. Так прокладывался путь. Обстреляв, разрушив дома на главной улице, уходили дальше на Запад. Особенно сильное сопротивление было в г. Гассен. Вперед пошли мотострелки очищать дома на главной улице. Дана команда вперед. Прошли метров 200, и в танк, на котором был я, другие офицеры и связисты, попал снаряд. Танку ничего, а нам, кто был на танке, досталось. Ранено было семь человек, в том числе я и сержант Холезин. Осколок попал мне в левое плечо. Второй осколок в голову. Спас танкошлем. Осколок попал в ребро танкошлема, пробил его и впился в лоб. Удар был до того сильный, что меня сбросило с танка. Перевязали меня и других. Мотострелки продолжали очищать улицу. Дождались пехоту. Подошли подразделения 112-й стрелковой дивизии. Полк с десантом двинулся дальше. Мы, раненые, тоже на броне танков. Следующий город Зомерфельд. Опять та же картина. Бой за главную улицу. Опять задержка, пока не подошла пехота. В стрелковой роте, которая подошла, фельдшер организовал медпункт. Нам, раненым, предложили остаться в медпункте. На охрану раненых, а их было немало, в основном пехотинцы, оставили танк. Пехота оставила два взвода солдат. Танки ушли в сторону г. Форста, чтоб захватить плацдарм на р. Нейсе. Такая была конечная задача полка. После ухода полка создалась критическая обстановка. Немцы, довольно организованно, с окраин заняли центральную часть города. Танк сожгли из фаустпатрона. Раненые, кто мог двигаться, стали спасаться кто как мог. Мы, четверо раненых из полка, я, заместитель командира по связи и два танкиста со сгоревшего танка, зная, что в г. Гассене наши, задворками ушли из Зомерфельда. Добрались до г. Гассена. Нашли командира стрелковой роты. Рассказали ему об обстановке в г. Зомерфельде. Он тут же внес коррективу в боевые порядки роты. Пехотинцы по 3–4 человека заняли чердаки, верхние этажи зданий, которые имели хороший обзор. Зашли в один дом. Надо было перевязать раны. В доме была перепуганная женщина. Кое-как пытались объяснить, что нам надо. Заместитель командира взвода связи — старший сержант, фамилию не помню, мы обращались друг к другу по именам, пошел в смежную комнату. Там в детской кроватке был ребенок. Он хотел дать ребенку кусочек сахара. Женщина, как тигрица, бросилась на него. Еле ее уняли. Кое-как растолковали, что старший сержант хотел дать сахар. Женщина попробовала сахар, успокоилась. Стала даже улыбаться. Нагрела воды, дала простыни. Мы разорвали их на бинты. Помылись, перевязались. Поведение этой женщины говорило о том, как на немцев действовала геббельсовская пропаганда, и как быстро исчезало запугивание, когда мирные жители встречались с нами. Женщина к нам так хорошо отнеслась, что повела нас в дом бургомистра или партбосса. Она работала домработницей у него. Показала, где автомашина, где бензин спрятан. Мы были безмерно рады ее поступку. Старший сержант смыслил в автомашинах. Проверил работу мотора, заправил полные баки горючим. Решили на машине ехать в направлении к г. Зорау. По моим предположениям, там должны быть какие-то медучреждения. Машина «Опель-адмирал» по тем временам была очень хорошая. Проехали мы километров 10–15 от г. Гессена, увидели на шоссе немецких солдат. Разворачиваться было поздно. Я на переднем сиденье, ребята сзади, за рулем старший сержант Миша. Я сказал: «Жми Миша, как можешь». Мы шли на хорошей скорости. Солдат стоял посреди дороги. Он отскочил, едва не попав под машину. Они, конечно, увидели мой танкошлем и повязку на голове. Когда очухались, мы были уже метрах 150–200 от них. Они открыли огонь из автоматов. Мы были уже далеко, и к тому же дорога имела поворот градусов на 45–60. Проскочили.
В это время на фронте сложилась такая обстановка, что было трудно понять, кто у кого в окружении. Обстановка была типа слоеного пирога. Наши, у нас сзади немцы, потом опять наши и опять немцы, и так несколько слоев. На подъезде к г. Зорау нас обстреляли свои. Мы остановились. Подбежали солдаты с криком: «Хенде хох!» — руки вверх. Мы вышли из машины. Обложили их соответственно. Они нам показывают на флажок на капоте машины. Флажок-то был с фашистской свастикой. Тут же его и сломали. Возможно, немцы, которые встретили нас на дороге, и были введены в заблуждение этим флажком. Солдаты показали нам дорогу в медсанбат. Так мы добрались до медчасти. Нас сразу приняли. Ребятам сделали перевязки. Мне сделали операцию на плече. Хирург Вера Вербицкая мне была знакома еще со времен моей медицинской деятельности. Она долго чистила рану. Там, кроме осколка, были и клочки фуфайки. Вера сказала, что еще бы сутки без перевязки и могло быть заражение. В медсанбате мы пробыли пару дней. В это время немцы нанесли контрудар по г. Зорау. В Зорау сил для отражения удара было мало. Наша бригада, а в ее составе наш полк и другие части корпуса были отозваны из Форста для отражения контрудара противника. Пришлось пробивать этот слоеный пирог. Бои были тяжелые. При преодолении злосчастного г. Зомерфельда погиб командир корпуса полковник Орлов и его младший брат, который у него был адъютантом. Контрудар отразили. Мы, раненые, находились в палате на втором этаже окнами во двор. Когда слышишь и чувствуешь, что недалеко идет бой, ощущение совсем другое, чем когда сам участвуешь в бою. Неясность обстановки вызывала нервозность и усиливала чувство страха. Когда бои затихли, мы в окно наблюдали такую картину. Во дворе несколько генералов, в их числе был и командующий нашей армией генерал Лелюшенко, обсуждали какой-то вопрос или просто разговаривали. Вдруг с головы Лелюшенко слетела фуражка. Генералы, офицеры врассыпную. Пуля пробила фуражку и сбила с головы. Буквально через несколько минут привели немца. Ему лет 15–16. Плачет. Его отругали и отпустили. Обстановка успокоилась, и мы на своей машине, уже шесть человек, двое танкистов с нашего полка добавилось, поехали в госпиталь. Переправились через Одер. Часто останавливали патрули, проверяли документы. Один раз стояли больше часа. Пока патруль не удостоверился подтверждением о нас из медсанбата. Хорошо, что мы перед отъездом предупредили дежурного по медсанбату. В госпитале встретили нормально. Я же был в этом госпитале не раз. Разместили меня в офицерской палате на 19 коек. Вход через солдатскую палату. Там было коек 30. Наших полковых набралось 13 человек. Опять палатной сестрой была наша милая Аня. Шла обычная госпитальная жизнь. Перевязки и безделье. Местных жителей почти не было. Редко увидишь старика или старуху. Ушли на запад. Больше хозяйничали поляки. На машине ребята ездили в села. Привозили компоты и другую консервированную продукцию. Привозили и настойки. Через недели две вызывает меня начальник госпиталя и требует отдать машину. Предлог тот, что раненые на ней разъезжают и нарушают дисциплину. Я отказал. Машина была спрятана. На следующей неделе начались ежедневные посещения начальником госпиталя нашей палаты. Придирки по мелочам. Мне начали сыпаться угрозы. В период одной из перевязок хирург, мой старый знакомый по прошлым пребываниям в госпитале, отослал сестру. Остались вдвоем. Он сказал, что рана чистая, рубцевание идет нормально. Посоветовал или отдать машину, или уезжать из госпиталя. Начальник госпиталя может сделать мне пакость. В тот же день наша сестра Аня принесла из штаба госпиталя мне и еще трем раненым с нашего полка справки о ранениях. Мы уехали из госпиталя не долечившись. В госпитале пробыл около месяца. По дороге узнал, где расположился политотдел армии. Ребята на машине поехали искать полк, а я пошел в отдел кадров политотдела. Пробыл в резерве недолго. За это время в санчасти штаба армии сделали пару раз перевязки на руке. На лбу рана зарубцевалась еще в госпитале. Через несколько дней меня пригласили на беседу к начальнику политотдела армии полковнику Кладовому. На беседе присутствовал майор Лившиц. После моего доклада о прибытии Лившиц сказал, что я старый его знакомый. Беседа прошла доброжелательно. У меня спросили, где бы я хотел служить. Я ответил: «На фронте». Мне предложили должность комсорга в 55-м гвардейском танковом полку. Согласился, хотя внутренне мне хотелось в свой полк. 55-й гвардейский танковый полк входил в состав 12-й гвардейской механизированной бригады 6-го гвардейского Зимовниковского мехкорпуса.
