Танкисту тем временем подали сигнал, чтобы он дал огня по амбразурам и затем сразу прекратил его. Тот так и сделал. В один миг мы подскочили к амбразурам, заложили в каждую по два ящика взрывчатки и зажгли огнепроводные шнуры. Когда произошел взрыв, амбразуры разорвало. Вместо них зияли большие отверстия. Вот эти-то отверстия и начал танк беспрерывно поливать огнем. У дверей дота с пулеметом и гранатами стояли бойцы. Белофиннам был отрезан путь к отступлению.
Через некоторое время мы прекратили огонь из танка и бросили в дот четыре ящика взрывчатки. Танкистам предложили отвести танк. Внутри дота произошел сильный взрыв. Купол сбросило, дверь вылетела. В доте — ни звука. Тогда мы доложили командованию, что дот обезврежен.
Нам приказали вынести убитых из дота. Когда мы начали выносить трупы, к нам бросились белофинны из других дотов и начали обстреливать из автоматов. Бойцов-пехотинцев они оттеснили от дота, а мы остались в нем. Ну, думаем, будем сражаться, а из дота — ни шагу!
Правее, в двадцати метрах от дота, расположился наш станковый пулемет. Пулеметчик, видя, что на него движутся белофинны, не растерялся, подпустил их поближе и открыл по ним сильный огонь. Но все же белофиннам удалось бросить к нам в дот гранату, осколками которой ранило командира отделения Краснова.
Вдруг мы слышим, что наш пулемет ведет огонь одиночными выстрелами. Тогда выполз из дота отделенный командир Сазонов, подобрался к пулеметчику и подал ему новую ленту с патронами. Пулемет снова начал косить белофиннов. Враги не выдержали и убежали. Много их погибло от метких выстрелов пулеметчика.
В доте оказалось 15 убитых шюцкоровцев».
Разбитый артиллерией финский ДОТ в деревне Ильвес. Апрель 1940 года. Из коллекции полковника Е. К. Скворцова.
После этого боевого эпизода финны использовали ДОТ, но были готовы покинуть их в любой момент при приближении советских танков. Так, танковый взвод старшего лейтенанта Курганова в составе двух пушечных и одного огнеметного танка атаковал финский ДОТ (скорее всего, это был полукапонир № 13) без поддержки пехоты. Гарнизон покинул ДОТ сразу, как только заметил приближение танков. Три советских танка открыли беглый огонь из пушек и огнемета по двери и амбразурам ДОТ. Затем советские танкисты вышли из танков и забросали полукапонир гранатами через разбитую дверь и амбразуры. Когда финская пехота пыталась контратаковать, танкисты снова заняли места в танках и отбили контратаку огнем из пулеметов и пушек. Головные части советских 45-мм бронебойных снарядов до сих пор находятся в стене этого полукапонира.
Бои на третьей линии ДОТ не утихали круглые сутки. Каждый день 387- й стрелковый полк атаковал финские позиции. Днем советские танки выгоняли финскую пехоту из траншей, заставляли их уйти в лес. Ночью финны отбивали траншеи и восстанавливали положение. Советские танкисты действовали достаточно свободно, так как на весь перешеек у финнов осталась только одна противотанковая пушка старшего егерь-сержанта Васама из 2-го егерского батальона.
306-й полк на перешейке Кайванто, действуя штурмовыми группами, медленно прогрызал финскую оборону и к 24 февраля начал штурм высоты Кяэнниеми. Высоту финны держали три дня, и только к вечеру 26 февраля 306-й полк сумел ее занять. Танки не могли эффективно помочь пехоте из-за большого количества валунов на высоте и крутых склонов. За два дня боев полк потерял убитыми 9 и ранеными 82 человека, что говорит об эффективности действий штурмовых групп полка.
После захвата высоты 306-й полк повернул на запад на хутор Салмела, выходя в тыл финским ДОТ в деревне Ильвес. При отходе финны взорвали мост между Кяэнниеми и Салмела, но два пролета остались невредимыми, и батальоны 306-го полка установили локтевую связь с 541-м полком.
Обе стороны понесли высокие потери в пехоте и были страшно измотаны неделей боев, которые шли и днем и ночью. К 25 февраля 1940 года в ротах 2-го и 3-го батальонов 387-го полка осталось около 30 % личного состава. Оттепель 22 февраля 1940 года и последовавшие морозы 23 февраля еще более затруднили ведение боя. Круглые сутки бойцы лежали у надолбов в мокром обмундировании в снегу, поднимались в атаку, несли потери, откатывались назад.
К утру 27 февраля 1940 года батальоны 387-го полка, уже неделю штурмующие финские ДОТ, потеряли боеспособность. Командный состав батальонов почти полностью вышел из строя. Утром 27 февраля в атаку пошла только 4-я рота Голубева. Остатки 7-й и 9-й рот, которые должны были наступать, в панике покинули поле боя и разбежались. Комсостав третьего батальона, которого осталось совсем мало, потерял управление и долгое время не мог собрать своих людей. В результате 4-я рота чуть не попала в окружение и вышла из боя, понеся большие потери — из 57 человек вышло из строя 20. Пятая и шестая роты, в каждой из которых было не более 30 человек, помочь четвертой роте не смогли.
Во второй половине дня 27 февраля 1940 года на прямую наводку встали 203-мм орудия 317-го артиллерийского дивизиона большой мощности Резерва Главного Командования. Они открыли огонь по ДОТ и серьезно повредили или разрушили их. Обстрел ДОТ прошел без потерь, во многом благодаря грамотным действиям командиров-артиллеристов. Они сумели договориться со стрелками и танкистами об обеспечении боевой работы своих гигантских орудий. Лейтенант Тарасов попросил танкистов поставить два танка вплотную к его орудию — один слева, а второй справа, тем самым прикрыв расчет от обстрела с флангов. Стрелки залегли рядом с орудием, чтобы обезопасить его от возможных атак финской пехоты.
Эйно Хермунен, противотанковый взвод 2-го егерского батальона: «У нас, противотанкистов, тоже наступила тяжелая страда — нужно было отбивать атаки танков на шоссе у озера Муолаан-ярви и ближе к Яюряпяян-ярви. По танкам мы попадали, но нейтралка была такая узкая, что противник ночью, а иногда и днем, эвакуировал подбитые танки в тыл. То есть подбивать танки нам удавалось, а уничтожать — нет.
Бомбежка и артобстрел были такими сильными, что нам приходилось после нескольких выстрелов оттаскивать пушку к стене бункера, чтобы ее не разбило. Если бы мы потеряли пушку, то туго стало бы всем — и нам, и пехоте. На всем участке обороны я не видел других противотанкистов. Нам приходилось все время метаться с одного места на другое. В бункерах тоже стало небезопасно, так как тяжелая артиллерия постоянно долбила их. Самолеты противника сбрасывали на ДОТ бомбы и перепахивали всю округу мощными бомбами. Вронекупол на ДОТ № 10 получил прямое попадание и треснул. Наблюдатель в бронекуполе потерял сознание. После я узнал, что бронекупол после многочисленных попаданий был сбит и покосился, как корабль в шторм.
Как-то раз с нами случился редкий случай. Мы как раз оттаскивали пушку и снаряды к бункеру. Ребята тащили пушку, а мы втроем снарядные ящики. Командир орудия Васама шел впереди, Вяйно Уола вторым, а я замыкающим. Каждый нес по два ящика со снарядами, в каждом ящике было вроде бы по 5 снарядов. Что-то просвистело мимо меня — камень, осколок, кусок бетона — артобстрел был постоянным. Это «что-то» попало в снарядный ящик в левой руке у Вяйно, и он взорвался. Вяйно рухнул на землю, а мы стояли и пытались сообразить, что это такое взорвалось прямо среди нас. У Вяйно Уола была оторвана левая нога, начиная от паха. Держалась она только на обрывках одежды. У младшего сержанта Васама спина была разбита в фарш, у меня — передняя часть тела. Между нами было всего-то около метра. Мы положили Вяйно в волокушу, оторванную левую ногу положили рядом с правой. Он даже не потерял сознания, и кровь не шла, но нога точно была оторвана. Уола еще успел попросить нас: «Когда мне посылки будут приходить, не отсылайте их обратно, угощайтесь все вместе». Ему посылки из дома приходили достаточно часто, и мы все лакомились его деликатесами. Когда Васама вернулся из медсанбата, он сказал: «Уола жить будет, дотянул до медсанбата и там тоже был в сознании».
