Книга А мы с тобой, брат, из пехоты. "Из адов ад", страница 55. Автор книги Артем Драбкин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «А мы с тобой, брат, из пехоты. "Из адов ад"»

Cтраница 55

— Сталкивались со СМЕРШем?

— Нет, но сталкивался с военным трибуналом. Когда форсировали Вислу, один солдат из полка прострелил себе ладошку из автомата. Дальше санвзвода, которым командовал понимающий старшина, он не ушел. Тогда остатки полка вывели во второй эшелон, поскольку в ротах осталось по 5–10 человек. Вдруг выводят этого солдата с перевязанной рукой, выходит офицер, что-то зачитывает, прислушались, оказывается, осужден военным трибуналом нашей дивизии за членовредительство. Приговорили его к расстрелу. Нас спросили: «Кто хочет принять участие в исполнении приговора?» Весь полк, и я в том числе, поднял руки. Отобрали десять человек. Я в эту команду не попал. Скомандовали: «Пли!» Труп сбросили в траншею, срубили ее стенки — вот и могила. Команда: «Полк направо, шагом марш!» И больше ни одного случая членовредительства в полку не было. Отношение к этому было такое: правильно сделали, что расстреляли. Это предатель, трус, который может тебя предать в любом бою, на него надеяться нельзя.

— Самое опасное для вас немецкое оружие?

— Пулемет МГ-34… Хороший, меткий, скорострельный пулемет. Лучше нашего дегтяревского ДП, но не лучше нашего «максима». Наш «максим» — это действительно сила!

— Был какой-то случай, когда вы были уверены, что кого-то убили…

— Такого не было. Я пульс не щупал, сказать не могу.

— В атаку шли, бежали?

— В хорошем темпе: «Бегом! Бегом! Не отставай!»

— Командиры следили за тем, чтобы солдаты вели огонь?

— Стрелять нужно было все время, чтобы заставить немцев вести неприцельный огонь.

— С танками приходилось сталкиваться?

— Да. Мечтал, чтобы подошел поближе, не подошел. Была мечта — сбить немецкий самолет, чтобы получить за него орден. Я не раз видел лицо летчика, когда он в нас стрелял. Я стрелял, но из винтовки черта с два самолет собьешь! Но стремление было.

В госпитале я провалялся три с половиной месяца и был отправлен в 390-й фронтовой запасной полк, в пулеметный батальон. Освоил «максим», откормился и посвежел. Почему? Потому что я был не только в запасном полку, а еще причислен к охотничьему взводу. Я похвалился, что вместе с папой ходил на охоту. Говорят: «О! Хорошо, будешь бить кабанов, чтобы солдатам доставалось больше мяса». Я охотился на кабанов в Беловежской пуще. До сих пор помню, как на меня выскочил секач, который в холке мне был аж до груди и метра полтора длиной, здоровый такой, с клыками. Я в него из автомата — он на меня. Я за сосну, вспомнил, что когда-то она меня спасла. Он меня начал гонять вокруг этой сосны. Опять повезло — рядом оказался солдат, старше меня в два раза, по фамилии Новак, из освобожденной Украины. Он из трехлинейки — тюк и с ходу уложил его. Я остался опять жив-здоров. В общем, я, как говорится, имел лишний кусочек и, когда нас привели на распредпункт, стоял по сравнению с другими весьма бодро. Ко мне подходили «купцы»:

— Пойдем ко мне?

— Куда?

— В саперы.

— Я не сапер.

— Пойдем ко мне?

— Куда?

— В артиллерию.

— Я не знаю артиллерию.

И вот подходит ко мне старший лейтенант, армянин:

— Слушай, ты кто такой? Пойдешь ко мне? Я командир стрелковой роты.

— И я тоже пехотинец, пойду.

Звали его Сережа Арбаньян. Так я оказался опять в пехоте, в роте 117-го полка 23-й стрелковой дивизии 61-й армии, которой командовал герой боев под Москвой Белов Павел Алексеевич. Я с этими войсками освобождал Варшаву, шел к Берлину… Подошли к Одеру. Остановились. Тут прибежал связной от командира батальона к командиру нашей роты, к Сереже. Он побежал. Возвращается — и ко мне: «Бегом к комбату». Я побежал по траншее, прибежал к комбату.

— У тебя сколько классов образования?

— Девять классов.

— У-у-у. — У всех-то было 5–7 классов, так что я числился академиком.

— Комсомолец?

— Да.

— У тебя что в роте осталось?

— Вещмешок.

— Бегом туда и обратно сюда. Поедешь на армейские курсы младших лейтенантов. Курсы находятся в 30 километрах в Кирице, где штаб армии.

— Я не хочу быть офицером! Скоро война закончится, я хочу быть юристом, как мой отец!

— Тебе что сказали? Через четыре месяца чтобы приехал ко мне в батальон младшим лейтенантом. Понял? А то свяжем и отвезем туда.

— Есть!

Пришел, говорю:

— Товарищ старший лейтенант, вы что же меня предали?! Мы с вами так хорошо воевали!

Он мне говорит:

— Слушай, Леша, Одер — четыре рукава. Будем форсировать — поплывут наши кости в Северное море. У меня только за триппер три справки, а ты молодой, давай, собирайся…

— Не хочу я! Хочу честно дослужить, а потом уволюсь — и в институт…

— Тебе сказали: бери свой вещмешок, бегом туда, поедешь в Кирицу.

— Есть.

Я не знаю, что с ним дальше случилось, искал его, искал, так и не нашел. Живой он — не живой.

На курсах я, ефрейтор, командовал старшинами, старшими сержантами, сержантами, хотя был самый молодой, но почему-то меня назначили — начал рядовым, через неделю стал командиром отделения, через неделю — помкомвзвода. Взводного я так и не видел, может, ходил по немецким бабам. Провожу занятия, все нормально. Рядом польский госпиталь, везут раненых поляков:

— Откуда, панове?

— Пытались Одер форсировать.

— Пустил немец?

— Нет, не пустил.

Сутки идут, вторые, я со взводом занятия провожу по тактике, по строевой. Опять везут:

— Ей, паны, чего?

— Опять пытались форсировать.

— Пустил немец?

— Нет, не пустил.

Ну, потом наши как врезали, так немец и драпанул. Нас бросили туда, но Одер я форсировал уже по наведенному понтонному мосту.

В Эберсвальде, что в 30–35 километрах от Берлина, немец стрельнул в меня из фаустпатрона, как в танк, но не попал. Увидев, что в меня летит набалдашник с длинной трубкой, я успел шмыгнуть в калитку — ноги у меня были очень сильные, крепкие, какие положено было иметь пехотинцу. Взрыв. Я выскакиваю, «тю-тю-тю» из автомата, но никого уже нет.

— Какое было отношение к немцам?

— Если враг не сдается, его уничтожают, но ненависти у меня не было. Поляки к нам плохо относились. Офицер к паненке пошел — пропал, убили. Немцы в городе Кирицы сначала настороженно к нам относились, а потом осмелели. Вечером старшина водил нас на вечернюю прогулку с песнями по городу. Потом командовал: «Рота, стой! Налево. Кто пойдет по бабам?» Уже было известно куда идти и что с собой брать. Все на добровольной основе. «Злые» выходили из строя. Я никогда этой возможностью не пользовался, потому что был воспитан в очень высокой морали своими родителями. Старшина: «Рота, направо! Остальные чтобы в шесть часов были на зарядке! Рота, с песней шагом марш!» Рота шла, пела песни, и потом отбой в казарме. А к утру на физзарядку эти живые и здоровые.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация