Или вот уже, скажем, война кончилась, уже дня два-три прошло. Мы тогда охраняли правительственную связь. Я пошла проверять посты. Меня никто не остановил. Я обошла, смотрю: моя часовая Варя Сучкова сидит и спит. Я постояла-постояла, взяла, вытащила затвор и ушла. Возвращаюсь, стукнула специально калиткой. Она соскочила: «Стой! Кто идет?» Ну, пароль же нужно спросить. Я молчу, а она, значит, за затвор — а затвора нет. Ох, что же с ней было! Что же с ней было! Это же подсудное дело. Ну, я подошла, конечно, на нее накричала, наругалась. Потом думаю: «Что я, отдавать, что ли, ее буду, докладывать?» Война кончилась, а я ее под суд?! Ей-то обязательно срок дадут. Но и мне, думаю, если я скрою, дадут за это дело. Я тогда ей говорю: «Ну, вот что. Чтоб ты язык свой прикусила так, что даже потом не говорила, когда демобилизуешься». А она ревет невозможно. Ей еще оставалось полтора часа стоять — я пошла, одну разбудила, говорю: «Варя заболела, давай». Она собралась, я ее поставила, а эта ревет вовсю. И так никому не сказали ни она, ни я.
— А за войну награды есть у вас?
— Первую награду я получила в 1943 году — орден Отечественной войны 2-й степени. Уже в 1944-м — 1-й степени, третий орден Отечественной войны я получила, когда 50 лет Победы было. Еще медали «За боевые заслуги», и «За Победу над Германией» и «над Японией». Как говорится, и на том, и на другом фронте.
— А вот после войны отношение к женщинам-фронтовикам какое было?
— Плохое. От посторонних можно было услышать: «Фронтовая» или «фронтовичка». Лет пять после войны это продолжалось. Многие не говорили, что воевали, стеснялись. Я никогда не боялась и не стеснялась. Я сама себя не отдала мужикам, хотя меня один раз даже пытался летчик изнасиловать. Но нас учили драться. Летом я роту повела на Оку мыться-купаться. И получилось так, что, когда искупались, собрались, я решила еще раз пробежаться: не оставили ли чего — полотенце, прочее. Я отстала. Шла по дороге, потом дорога свернула — и никого. И вот там ко мне подошел старший лейтенант, летчик. Он идет, разговаривает, я отвечаю. Все нормально. И вдруг — раз! Он меня завернул в сторону и повалил. И начал… Мне смешно стало, думаю: «Дурак-дурак, я сейчас с тобой так сделаю, ты потом будешь всю жизнь болеть!» Я тут повернулась, как дам коленками между его ног. Он на меня: «Сука!» А я вскочила, на мне сапоги были, сзади как дам ему еще раз! И говорю ему: «Вот ты будешь болеть всю жизнь и будешь меня вспоминать, сволочь!» Не боялась я никого. Я знала, что меня один на один никто не возьмет.
(Интервью А. Драбкин, лит. обработка А. Драбкин, С. Анисимов)
