Парторгом батальона был простой мужик из Белоруссии, бывший кузнец, член партии с 1922 года капитан Шемелев, полуслепой человек, ходивший в очках с толстыми линзами. Шемелев сразу спросил меня: «Что можешь бойцам рассказать?» — «О Суворове». — «Ну, тогда иди в первую роту». Я увидел, что в штабе лежат кипы газет, взял с собой стопку, пришел в роту и раздал солдатам. Стал рассказывать о жизни Суворова, начались расспросы о разных вещах.
На следующий день познакомился с другой ротой, и через пять дней в ОПАБе уже знали, что прибыл новый комсорг и кто он такой. Кстати, в те дни ходить по траншеям разрешалось только в ночное время. Нашел земляков. Если в 383-м батальоне из алма-атинцев был только наш начхим Султан Абишев, с которым мы нередко беседовали на казахском языке, то в новой части я повстречал одного взводного лейтенанта, который учился в моей школе на год младше меня. Еще один земляк, Петя Пугасов, служил в этом ОПАБе «при складе». Он начинал войну в конной разведке в панфиловской дивизии, но после тяжелого ранения был признан негодным к строевой службе и прибыл в ОПАБ на тыловую должность.
Первое офицерское звание — «младший лейтенант» — я получил только 30 декабря 1943 года.
— Кто командовал 406-м ОПАБом и 161-м УРом?
— Командиром ОПАБа был майор Горячев. Он был добросовестным человеком, зла никому не делал, но в должностях его не повышали, и войну Горячев так и закончил в майорском звании. По большому счету, главной фигурой в батальоне был наш начальник штаба Иван Михайлович Барановский, бывший директор средней школы в Подольске, начавший войну младшим лейтенантом и дослужившийся до майора. Это был умный и порядочный человек, и его точка зрения решала в батальоне многое, если не все.
Так как наша часть была отдельной, то начштаба имел по уставу право отдавать распоряжения «по приказу командира», и фактически Барановский на равных с Горячевым командовал ОПАБом. Барановский всегда требовал от офицеров хорошей боевой подготовки, лично учил их, как читать карту. Сама должность начштаба в пулеметно-артиллерийском батальоне очень ответственная. Ведь ОПАБ занимает участок обороны целой дивизии, и начштаба должен составить план ведения огня, продумать отсечные позиции, чтобы ни один метр территории перед позициями батальона не оказался в мертвой зоне. Всем этим лично и очень грамотно занимался Барановский.
Нашим 161-м полевым укрепрайоном командовал комбриг, впоследствии генерал-майор Дмитриев, уже пожилой человек, старый служака, участник Первой мировой и Гражданской войн, ему тогда уже было лет за пятьдесят. Его должность называлась не командир, а комендант УРа. Его заместителем по артиллерии был бывший полковник Генштаба царской армии, участник Первой мировой войны, старый офицер по фамилии Мещеряков. Его звание в Красной Армии было такое же, как и в царской, — полковник. В каждом его жесте и слове чувствовалась военная и дворянская косточка, это был интеллигентный человек, аристократ в лучшем смысле этого слова.
Начальником политотдела укрепрайона сначала был бывший пограничник, очень толковый, его забрали от нас на повышение, и фамилию его я сейчас не припомню. Пограничника на этой должности сменил подполковник Павленко, о котором я могу сказать только хорошее.
— Насколько хорошо были подготовлены бойцы УРа к началу Курской битвы?
— Пулеметчиков и артиллеристов укрепрайона всегда отличал высокий уровень боевой подготовки. Когда мы занимали позиции на передовой, то немцы сразу по плотности и точности огня определяли, что на передовую пришел УР. Наши пулеметчики и артиллеристы были настоящими специалистами по ведению боя, я позже приведу вам характерные примеры. Доходило до того, что я по звукам и темпу пулеметной стрельбы мог сразу понять, кто ведет огонь — пупеметчик-уровец или из обычной пехоты.
Выход на передовую, оборудование позиций, выбор секторов огня — все было продумано с особой тщательностью. Перед началом Курской битвы мы получили новые противотанковые гранаты весом почти два килограмма, которые взрывались от любого соприкосновения с преградой после броска, и все солдаты и офицеры прошли тренировку в метании этих гранат. Тогда же на моих глазах произошло ЧП. Одна граната не взорвалась после броска, и боец, метнувший ее, выскочил из окопа и кинулся к ней. Только он коснулся рукой гранаты, как сразу раздался взрыв, и бойца раскидало в клочья. Все бойцы ОПАБа прошли танковую обкатку. Помимо своих, прекрасно оборудованных в фортификационном плане, позиций для пулеметов, орудий и минометов мы также подготовили траншеи для возможного приема нашей пехоты на случай ее отхода под натиском противника.
5 июля мы не увидели восхода солнца, все перед нами было в черном дыму. Над нашими головами постоянно шли воздушные бои, я впервые на войне увидел нашу авиацию. На головы сидящих в траншеях с неба буквально сыпался дождь из сбитых самолетов. Это было страшно, но тем не менее завораживающее и незабываемое зрелище. Немецкие истребители караулили в воздухе наши отставшие штурмовики и сбивали их. Мы видели, как девятки Ил-2 становились в круг и отражали атаки немецких летчиков. Через позиции УРа танки противника не прошли. Сказать, что по 161-му укрепрайону был нанесен серьезный удар, я не могу, танки выскакивали из дыма на нас тут и там, но уже к 10 июля на участке 406-го ОПАБа наступило затишье, а 15-го числа мы перешли в наступление, находясь в составе армии генерала Пухова.
Укрепрайон шел во втором эшелоне армии на Брянск, но на станции Комаричи нас остановили, батальоны, находясь в 50 километрах от линии фронта, приводили себя в порядок и принимали пополнение. Сама станция еще не была до конца разминирована, под рельсами в разных местах лежали немецкие толовые шашки. Только в октябре 1943 года нас выдвинули в направлении на Гомель. Кажется, именно тогда мы попали в 65-ю армию Батова и провоевали в ней до конца войны.
Когда командующий фронтом Рокоссовский уходил на новое место, на 2-й Белорусский фронт, он забрал с собой армию Батова и наш УР с ней заодно (у нас говорили, что Батов и Рокоссовский были друзьями еще с империалистической войны, что в молодости они вместе воевали в одном взводе конной разведки). Насколько я понял, каждой общевойсковой армии придавался свой полевой УР. Даже у начальника штаба фронта был заместитель, должность которого так и называлась «заместитель начальника штаба по укрепрайонам». До 1 декабря мы находились в армейском резерве, а потом поступил приказ занять передний край, и в следующий раз нас вывели в тыл на отдых уже в конце июля 1944 года.
К передовой шли мимо Гомеля и были потрясены увиденным. Гомель освободили 27 ноября, и, освобождая районы области, полевые военкоматы гребли в армию всех подряд, от мала до велика. Через несколько дней, фактически без подготовки, новобранцев, зачастую в гражданской одежде, направляли на передовую. Таких еще называли «чернорубашечниками». Мост через Сож от Новобелицы был взорван, и всех мобилизованных вместе с остатками обычных стрелковых полков послали на форсирование, на захват плацдармов через реку. Положили там в землю многие тысячи бойцов. Кругом были только трупы. Принимаем линию обороны от 354-й стрелковой дивизии, слышим, как говорят: «Идет 1201-й стрелковый полк!» Из этого полка из боя вышло ровно 11 человек, я не оговариваюсь.
