Книга "Сапер ошибается один раз". Войска переднего края, страница 38. Автор книги Артем Драбкин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «"Сапер ошибается один раз". Войска переднего края»

Cтраница 38

— Что входило в ваше снаряжение?

— В рюкзаке хранили патроны для карабина, около сотни, потом для автомата ППШ, кроме того, щуп и миноискатель. Также с собой брали гранаты РГД, а вот Ф-1 не брали, такого у нас не было. Трофейными немецкими гранатами не пользовались. Немецкие гранаты были менее эффективны, у наших была более высокая поражающая сила. Потом, у вражеских гранат очень длинный запал был, поэтому если ты расторопный, то можно было успеть обратно им гранату кинуть. Я лично гранаты немцам назад не бросал, но в соседнем взводе один сапер рассказывал, что немцы к нему подобрались и стали забрасывать гранатами, а он их быстро перехватывал и назад немцам бросал.

— В качестве танкового десанта вас не использовали?

— Было и такое, на танках в атаку ходили, вместе с пехотой. Нас, саперов, разбивали на группы по 5–6 человек или по трое. Причем, когда нас придавали стрелковому взводу, все равно нами командовал наш командир взвода или наш командир роты. Ему там могло начальство задание давать от пехотного командира, но нами в бою сапер распоряжался. Поэтому нас берегли, на штурмовку траншей не бросали. Кстати, когда под Шауляем мы наступали, то на танках сидели, после того как танки прорвались, немец стал кинжальным огнем отсекать пехоту. Со мной был старослужащий Старовойтов, он с 41-го года на фронте был. Смотрю, снаряд разорвался, он упал и меня за шинель тянет, говорит: «Давай быстрей в воронку!» Мы туда залезли, танки наши прошли, стрельба еще идет. Остались бы на танке, нас немцы точно поубивали бы. Там тоже практика важна на фронте. Старовойтов был ранен два раза, но выжил. Был еще такой Соколов в батальоне, с 41-го воевал, тоже был два раза ранен, но остался живой. Ему бабушка дала иконку заговоренную, он с ней не расставался.

— Как немцы вели наступление?

— Так же, как и мы, — цепью. Сначала идут танки, как и у нас, но у них пехота всегда была больше прижата к танкам, укрывалась от пуль и осколков. Мы эту немецкую тактику не перенимали, у нас самих, особенно к концу войны, тактика была лучше, чем у немцев.

— Что вы делали с извлеченными вражескими минами?

— Мы их взрывали, снова не использовали. После войны до самой демобилизации я под Ржевом разминировал минные поля, там столько всего было и столько погибших солдат, которые во время войны похорон не дождались. Там строили аэродром, а мин было видимо-невидимо.

— Какое было отношение к партии, Сталину?

— Я к Сталину относился очень хорошо, к партии отлично, сам был комсомольцем. В бой шли за Родину и за Сталина. Был такой лозунг, с ним в атаку поднимались. Для нас Сталин вообще был как что-то самое святое.

— Было ли вам что-то известно о больших потерях Красной Армии в первые годы войны?

— Нет, в оккупации немцы с нами не откровенничали, а в войсках такого не рассказывали. Если о таких вещах говорить, то в армии начнется паника. Хотя потери и к концу войны оставались большие, но ты солдат, в какой части служишь, только потери своей части и видишь, а так нет. По армии или даже дивизии потери никогда не оглашали, видимо, это было запрещено рассказывать.

— Когда вы находились в оккупации, слышали ли какие-то новости с фронта?

— У нас был один беглый военнопленный, жил у нас, старший лейтенант. Он с товарищем ходил в соседнюю деревню, где был какой-то приемник, по которому получали сводки Совинформбюро, приходил назад и рассказывал новости в деревне. И так он к нам до освобождения приходил. Перед самым освобождением полицаи поймали его и сразу без разговоров расстреляли. Второй, его товарищ, был ранен, но ушел, попал к партизанам и остался жив.

— Какое было отношение к старшим офицерам на фронте?

— Черняховский был наш командующий фронтом, я его видел, когда мы наступали в Восточной Пруссии. К нему в частях относились как к отличному офицеру, ведь это был самый молодой командующий фронтом. После него до конца войны нами командовал Василевский, это вообще великий человек, он же был начальником Генштаба Вооруженных сил. У нас командиром корпуса был Родимцев, он воевал в Испании, дважды Герой Советского Союза, хороший мужик. После войны мы стояли на полигоне под Хвастово, куда наши части регулярно ездили на стрельбища. Я был уже командиром отделения, которое охраняло мост. Однажды утром мой солдат меня разбудил и говорит: «Товарищ сержант, лоси плывут». Смотрю, действительно плывут три лося, я взял да и хлопнул одного. Тушу вытащили, отнесли в часть, там ее на кухню забрали. А там, кроме нас, присматривал сторож, он это все видел и доложил, сволочь. Приезжает прокурор, и мне чуть срок не дали за это дело. Понесли подписывать командиру корпуса, он говорит: «Вы что, из-за животного судить! Человек воевал, и его теперь посадить?! Уничтожьте эти документы и больше ко мне с такими писульками не приходите!» А так могли бы мне дать года три за это дело.

— Как складывались взаимоотношения с непосредственными командирами?

— Отлично, командир батальона был очень грамотный командир, как говорится, богом создан для командования, не знаю, до каких чинов он дослужился, но помню, что после войны он пошел в академию. Хороший мужик был. И комвзвода Федотов тоже хороший, вообще я скажу, что на фронте мы все душа душой жили, тут же такое дело — сейчас ты здесь, а через минуту тебя не будет. Зачем собачиться?

— Какое было взаимоотношение с мирным населением в освобожденных странах?

— Прибалтика есть Прибалтика, они себя и плохо не показывали, но искреннего радушия тоже не было видно. А вот в Белоруссии нас встречали прекрасно, выносили все, что у кого было, кормили, кто что мог дать. Душевно встречали. В Восточной Пруссии мирных немцев почти и не было, большинство эвакуировали. Помню, как мы обозы захватывали немецкие, гражданские. Мы наступали, пехоту и нас остановили, а танки прорвались, и они отрезали большой обоз, пошурудили в нем крепко, по трассе перины и пух летели. И понять ребят можно — немцы в оккупации гораздо хуже себя вели, все съестное разыскивали и сразу отбирали все, что есть. Кроме того, даже под конец войны, немцы если кого из наших солдат в плен брали, то очень часто расстреливали.

— Посылали домой посылки из Германии?

— Одну послал, нам разрешили, когда война закончилась. Мы захватили как раз небольшой городишко, а там склады были, но солдат много не возьмет, я послал разную ерунду. А вообще, трофеи мы не собирали, в основном пожрать чего-то. Как-то мы захватили продовольственный склад, там сам не знаешь, что и брать: и консервы, и колбаса, и сыр, чего там только не было. Немцы даже в конце войны этого добра имели много. Мы набрали в вещмешки покушать. Часы у меня были одни — мне Старовойтов подарил, сказал: «На, память тебе». Они были не на камнях, чепуха, быстро остановились, и я их выбросил. А вот мародерствовать по домам никогда не мародерствовали, за это строго наказывали, потому и избегали этого дела.

— Что было самым страшным на фронте?

— Первое время, когда наступали, мне очень не хватало сил, мне было 17 лет. До слез было обидно, что нет сил! Но через 3–4 месяца мы отъелись, а то голодные были, и все пошло как надо. И страх пропал.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация