— Это самый популярный в госпитале вопрос, — уклончиво ответила Варя.
— Ну а если отбросить шутки в сторону? — сузив глаза, в упор посмотрел на Варю партизан.
— Трудно сказать. Учитывая ваш возраст, выздоровление может затянуться.
— Да у меня с каждым прожитым годом все только лучше заживает, как на собаке.
— Посмотрим. Возможно, дней через восемь-десять вам снимут швы.
— А ускорить этот процесс нельзя, дочка? — спросил дед Трофим.
— Да вы и так, Петр Устинович, ускоряете его своим прекрасным настроением. Поверьте, такой настрой — это лучшее лекарство. Ничего эффективнее медицина пока не придумала, да и вряд ли придумает. Нужно набраться терпения. Еще настреляетесь. Ну все, мне нужно идти, скоро начнутся операции. Выздоравливайте, Петр Устинович, — пожелала Варя партизану и уже собиралась уходить, как дед Трофим остановил ее.
— Погоди секунду, дочка, — сказал он. — Ты должна мне кое-что пообещать.
— И что я должна вам пообещать?
— Да, в общем, прошу я немного. Заходи к деду Трофиму хоть изредка, — в глазах легендарного партизана была видна грусть, его небесно-синие глаза потускнели.
— Непременно зайду, Петр Устинович, как же не зайти. К тому же я вас оперировала, поэтому кому, как не мне, следить за вашим выздоровлением. Обязательно зайду, не сомневайтесь.
— Значит, договорились, — снова оживился дед Трофим.
— Договорились, — улыбнулась Варя и вышла из палаты.
Два следующих дня она не вылезала из операционной, так много поступало тяжелораненых. Наконец, на третий день у нее появилось немного свободного времени, и она, вспомнив деда Трофима и свое обещание навещать его, отправилась в палату к партизану.
Дед Трофим сидел на кровати и смотрел на какую-то фотографию, которая лежала в открытом сером блокноте. Увидев Варю, он улыбнулся и положил блокнот на тумбочку.
— Рад, что не забыла старика, дочка.
— Здравствуйте, Петр Устинович, я вижу, что ваши дела идут на поправку. Вы уже сидите.
— Я уже, только это между нами, гулял по палате, — понизив голос, подмигнул Варе партизан.
— Так вы скоро и бегать начнете, не обделил вас Бог здоровьем. Точно, скоро поправитесь.
— А куда же я денусь? У меня еще много работы на войне. Да ты садись, — хлопнув ладонью по кровати рядом с собой, сказал дед Трофим.
— Я на несколько минут всего, работы очень много.
— Вот и посидишь немного, отдохнешь, а то все на ногах, да на ногах.
— Такая у меня работа, — вздохнула Варя и села рядом с партизаном.
— Что-то тебя, дочка, не было видно вчера и позавчера. Я уж грешным делом думал, что ты совсем про меня забыла.
— Как же можно забыть о вас, Петр Устинович? К тому же я обещала вам. Дело здесь в другом, очень много раненых поступило. Пришлось много оперировать.
Дед Трофим по-отечески взглянул на Варю:
— Нелегко тебе, дочка.
— А кому в войну легко, дед Трофим?
— Да, — задумчиво произнес партизан. — Я вот сидел и думал про своего внука. Он офицер, где-то воюет. А где, я и не знаю. Он один у меня, понимаешь? Жалею я его очень, — глаза деда Трофима подернулись пеленой. — Да и судьба его не баловала. Отец был военным летчиком — красавец, ловелас. А моя дочка — скромная, спокойная. В общем, поймала она мужа со своей лучшей подругой в постели. Не вынесла ее душа такого предательства. Повесилась она, а отец внука разбился на самолете через несколько месяцев. Жили они тогда под Москвой. Короче, приехал я и забрал пацана к себе, в Сибирь.
К горлу Вари подступил тяжелый комок. Ей стало трудно дышать.
— Что-то ты побледнела, дочка? Может, неважно себя чувствуешь? — с тревогой спросил дед Трофим.
— Нет, все нормально, Петр Устинович, — собрав волю в кулак, произнесла Варя и тут же спросила: — А как звали-то вашего внука?
— Я сейчас фотографию тебе покажу, я ее всегда с собой ношу.
Партизан взял с тумбочки серый блокнот, извлек из него фотографию и подал ее Варе. Она стала рассматривать снимок. Возле покосившейся деревянной избы стоял подросток лет шестнадцати-семнадцати, в коротком тулупе, без шапки. Волевой подбородок, глаза — все родное и знакомое. На плече у подростка висел охотничий карабин.
— Кажется, я знаю, как зовут вашего внука.
Дед Трофим удивленно посмотрел на Варю.
— Коготь Владимир Николаевич, — выдохнула женщина.
— Но откуда ты его знаешь, дочка? — взглянув на Варю, удивился партизан. — Ты что, делала ему операцию?
— Это мой муж, Петр Устинович, — ответила Варя.
— Володька твой муж? Я не ослышался?
— Нет, не ослышались. Ваш внук — мой муж.
— Вот так дела, — волнение охватило бывалого охотника, а ныне партизанского снайпера.
— Но когда?..
— Война нас свела, — ответила Варя. — Вот уже скоро год, как мы женаты. Мы писали вам, но ответа так и не получили.
— Видимо, я уже воевал в белорусских лесах. Но где Володька сейчас воюет?
— Этого, Петр Устинович, я не могу вам сказать, — понизила голос Варя, — потому что и сама не знаю. Мне известно одно — он выполняет важное государственное задание.
— Вон оно что, — задумчиво произнес партизан. — Володька всегда был смышленым и смелым.
— Он воевал с 1941 года, участвовал в обороне Москвы.
— Вот тогда я и получил от него последнее письмо, — вставил Петр Устинович.
— Володя несколько раз был ранен, награжден боевыми орденами и медалями, — с гордостью за мужа сообщила Варя. — По званию он сейчас майор. Это, поверьте, все, что я могу вам сказать.
— Этого достаточно, — выдохнул партизан. — Главное, что мой внук жив, а еще у него такая прекрасная жена, — дед Трофим взглянул на Варю и спросил: — Ребеночком еще не обзавелись?
Варя, засмущавшись, опустила глаза:
— Пока еще нет.
— Я бы любил своего правнука или правнучку, — улыбнулся дед Трофим.
— Петр Устинович, лучше расскажите, как вы попали в партизанский отряд, да еще и в Белоруссию?
— Когда началась война, не сиделось мне на месте, чувствовал, что, несмотря на годы, могу еще принести пользу. Я же с малолетства стреляю, у меня и отец был охотником, и дед. Короче, в военкомате мне дали от ворот поворот, мол, старый ты уже, сиди дома и суши сухари. Только я же настырный, приходил много раз. Все равно не брали. А потом пришел с карабином и говорю военкому: «Хочешь, фокус покажу?» Он спрашивает: «Какой еще фокус?» Я — ему: «А давай-ка выйдем во двор!» Там у них большой двор, закрытый железными воротами. Вышли мы во двор. Военком говорит: «Ну, старый, для чего вывел меня из кабинета?» А мы встали так: военком на крыльце, а я чуть ниже, спиной к железному забору. И тут я сдергиваю карабин с плеча, разворачиваюсь — и бах, первым же выстрелом сбиваю жестяную банку, которую сам же и установил на ворота. Второй выстрел — и вторая банка зазвенела. Я спрашиваю: «А ты так можешь?» Покачал головой военком: «Силен ты, Петр Устинович. Приходи через три дня, что-нибудь придумаем». Пришел я, как мне было велено. Тогда шел 1942 год. Меня направили на месяц в подмосковные леса, там школа была по подготовке различных военных специалистов для заброски в партизанские отряды. Выдали мне снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Там я в первый же день выполнил все нормативы. В общем, через недельку на самолете меня перебросили за линию фронта в партизанский отряд. А что, к лесу я привык с малых лет, стрелять тоже люблю, особенно в лютого зверя под названием фашист. Исправно это у меня получается, — рассмеялся Петр Устинович. — Из первой же засады я трех фрицев на тот свет отправил. Понравилось мне это дело. Вот только в последнем бою… Очень уж много поперло на нас фашистов. Немало я их перестрелял, но за всеми не усмотрел, какой-то фриц, подобравшись ко мне поближе, метнул гранату. Рвануло красиво, я в горячке боя и его, скотину, лишил жизни, а потом потерял сознание. Очнулся только в самолете, какой-то мужчина-врач хлопотал надо мной, — закончил свой рассказ дед Трофим.
