Он вдруг открыл глаза и узнал меня. Он вскинул руку, желая, по-видимому, обнять меня, но рука не послушалась его. Она упала на грудь, залитую кровью. «Мишка, действуй, как договорились!» Это были последние слова, на какие у него хватило сил. Он обмяк, стал каменным, и я опустил его на землю. Солдаты раньше меня поняли, что это конец. Они скинули шапки, а я все еще не верил. Встал на колени, положил его голову на ладонь и долго звал его: «Степа, Степан! Стенька Разин, очнись!» Подошли санитары с носилками: «Зря вы его кличете, товарищ полковник. Не дозоветесь. Он уже в вечности. Оттуда не откликаются». Голос санитара послышался над моим ухом.
А когда бой закончился, мы похоронили его, как хоронят воина, — салют, марш под оркестр, приспущенное знамя…
Нестеров умолк, потянулся в карман за папиросами, но, вытащив пачку, не решился закуривать без разрешения. Лида заметила его колебания, взмахнула ресницами, выдохнула вместе с болью, подпиравшей под горло:
— Кури, Миша!
— А ты знаешь, Лида, что скрывается под его фразой: «Мишка, действуй, как договорились»? — после жадной затяжки спросил Нестеров, обеспокоенно поглядывая на Лиду, которая сидела как оцепеневшая.
— Не знаю, Миша, — по-прежнему не шевелясь, сказала Лида.
— Разве он не присылал тебе «Клятву дружбы»? — Нестеров не мог скрыть недоверчивой нотки в голосе. — Мы договаривались. Он не мог не послать. Вспомни-ка! Это было давно. Мы еще воевали на нашей территории… Бои не утихали ни днем, ни ночью… И мы решили, как реалисты, правде смотреть в глаза…
— Не помню, Михаил Иваныч. Простите. — Она упорно не меняла позы и смотрела на него незрячими глазами.
«Опять величает, и на “вы”… — Он сделал вид, что не заметил ее оговорки.
— Странно… А в «Клятве дружбы» были сказаны слова, важные для остающихся жить…
И вдруг она оживилась, безвольные руки, лежавшие на коленях, взлетели, глаза засверкали, и в них появилась усмешка:
— Вспомнила, Миша! Это было что-то необычное, в духе Степы. Он любил изобретать разного рода трактаты, договоры, условия, уставы, положения… Ему бы быть не директором школы, а Цезарем. Прочитав тогда, я подумала: не были ли вы в подпитии? — Она тоненько и очень робко рассмеялась.
— Вот уж нет, Лида! — загорячился Нестеров, заполняя комнату клубами табачного дыма. — Все это была составлено всерьез и, как видишь, не шутки ради. Да и до шуток ли было нам? Послушай, что тут говорится. — Нестеров запустил руку в боковой карман пиджака и вытащил оттуда черный бумажник. Придерживая бумажник протезом, он извлек из него бережно сложенный вчетверо лист бумаги, развернул, разгладил ладонью по столу: — «Если одному из нас придется погибнуть в битве с врагом, — приглушенным голосом, отчетливо произнося каждое слово, начал читать Нестеров, — то другой во имя нашей боевой дружбы никогда не забудет о своем долге перед памятью погибшего, перед будущим его родных и близких.
Кольцов Степан Тимофеевич (адрес постоянного места жительства — г. Приреченск, Больничный жилгородок, каменный корпус, квартира 37).
1. До конца дней своих будет помогать матери Нестерова М.И.
2. Как брат поможет Симе в устройстве ее жизни, а если у нее возникнет новая любовь, не только не будет чинить ей каких-либо препятствий, но отнесется к этому с пониманием, ответственностью и заботой старшего.
3. Соберет через редакции ученых изданий, архивы, музеи и научно-исследовательский институт истории и природоведения все публикации Нестерова М.И. и постарается осуществить их выпуск в собранном виде.
Нестеров Михаил Иванович (адрес постоянного места жительства: г. Томск, ул. Никольская, д. № 39, кв. 1).
1. Станет для Лиды опорой в устройстве ее жизни, а для Тимошки вторым отцом.
2. Если у Лиды возникнет новая любовь, не только не будет чинить Лиде каких-либо препятствий, но отнесется к этому с пониманием, ответственностью и заботой старшего.
3. Не пощадит ни сил, ни времени, чтобы исследовать историю экспедиции Тульчевского, и доведет результаты этой работы до возможного итога».
Нестеров с трудом дочитал до конца. С того вечера, когда они со Степаном составили эту записку, написанную в промежутке между кровопролитными боями, он ни разу не перечитывал ее, да еще вслух. Не возникало необходимости, не выпадал случай. Прочитав сейчас «Клятву дружбы», как они называли свою договоренность, он ужаснулся неумолимой жестокости жизни. На него пахнуло духом той неотвратимой расправы над человеческой судьбой, которую несла война каждому. «Повезло мне, а Степе не повезло. Иначе он бы заботился… о моих статьях… А вот заботиться о моих близких ему не пришлось бы», — подумал Нестеров.
Вероятно, и на Лиду чтение «Клятвы» произвело другое впечатление, чем прежде. Тогда был жив Степа, была жива надежда на встречу и все будущее рисовалось с верой в счастливый исход этого испытания. А теперь? Лиде показалась неуместной ее усмешка и слова: «Не были ли вы в подпитии?» Она остро это почувствовала, и ей стыдно было посмотреть Нестерову в глаза. «Боже, как переместились понятия! Тогда в этой “Клятве” почудилось мне что-то мальчишеское, странное с точки зрения поступков двух мужчин, переваливших за тридцатилетний рубеж, а сейчас я вижу, как они были мужественны на войне, каким храбрым спокойствием обладали, если так любили нас, так заботились о нашем будущем, стоя у самой крайней черты жизни, лицом к лицу со смертью, таившейся в каждом мгновении… Нет, нет, для этого нужно было обладать сильной волей и неустрашимым сердцем… А я-то, дуреха!.. Неужели Миша не обиделся на меня?»
Лида наконец взглянула на Нестерова. Крупные желваки выступили на щеках Михаила. Выбритый до синевы подбородок упрямо выпятился, глаза остановились, замерли, как неживые.
Вот таким, должно быть, неподступно сосредоточенным бывал в бою Нестеров.
— Прости, Миша. Только теперь мне понятно ваше со Степой благородство. Не все были такие.
— Все были такие, не считая подлецов, Лида. А подлецы не в счет. Не на них земля держится.
— Я сейчас подумала, Миша, как непросто, как, наверное, трудно было вот так распорядиться собой ради другого…
— Нет, Лида, не трудно, напротив: чувство святости владеет мной. Поверь. И знаю, окажись на моем месте Степа, он не отступил бы от своего слова ни на полшага… И не раздумывал бы: удобно ему это или неудобно, выгодно или невыгодно… Кощунственно даже думать об этом…
— И ты приехал… — Лида хотела сказать: «чтобы быть рядом со мной», но замолчала, подыскивая какие-то более осторожные слова.
— Да. Я приехал в Приреченск совершенно сознательно, чтобы быть рядом с тобой и выполнить все, что обещал Степе.
Лида посмотрела в глаза Нестерову. Они светились правдой. Как и в голосе его — спокойном, негромком, но твердом, так и в выражении карих добрых глаз с темными кружками зрачков, не чувствовалось никакой фальши. Ей захотелось схватить его руку с бело-розовыми пятнистыми следами ожогов и прижаться к ней губами. Каким же действительно прекрасным был ее муж Степан Кольцов, если он сумел найти среди миллионов людей друга, преданность которого беспредельна. Уж истинно сказано: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Но она сдержала свое желание, услышав такое, от чего больно сжалось ее сердце:
