Речка Удавка будет здесь. А прозвал ее так я сам.
Ужасть какая извилистая! То и дело сама себя петлями захлестывает. Вонючее болото, стало быть, раскинулось поблизости от Удавки. Именно тут.
— А солнце всходит, Федот Федотыч, где? — стараясь окончательно сориентироваться, спросил Акимов.
— Гляди сюда: здесь оно всходит, тут бывает в обед, а здесь закатывается. Понял, Гаврюха?
— Понял. — Акимов еще раз всмотрелся в чертеж Федота Федотовича, запоминая основные ориентиры.
8
После этой вынужденной остановки шли до самого стана молча. Темнота прихватила их на середине пути, но ночь наступила светлая, тихая. Яркий месяц хорошо освещал тайгу, высвечивая прогалины и пустоты еловой чащобы. Покачиваясь с ногп на ногу, Федот Федотович беспрепятственно нырял в эти коридоры, увлекая за собой Акимова. Снег отливал прозрачной синевой.
Местами он был испещрен замысловатыми цепочками звериных следов. Акимов смотрел на них равнодушно, так как не умел отличать след зайца от следа лисицы, колонка от белки и горностая. Даже глухариные следы казались ему принадлежащими зверю. Но Федот Федотович все примечал, прикидывая, где, в каких местах раскинуть слопцы и капканы. "Встал зверь на ноги, прикончил запасы и вышел на добычу. Пора и мне за ловушку браться", — думал Федот Федотович.
Акимов размышлял о своем. В этот вечерний морозный час его мысли уносились в Стокгольм, к дядюшке Венедикту Петровичу. "Вероятно, весть о моем приезде в Нарым уже дошла до него. Представляю, с каким нетерпением он ждет меня. Первое, что сделаю, когда доберусь до него, — распотрошу все материалы его сибирских экспедиций, вникну во все вопросы, которые им поставлены. Теперь мне легче будет представить смысл его исследований. Ведь как-никак Нарымский край — огромный кусок Сибири… Был бы только здоров дядюшка, многое я ему расскажу…"
Вдруг сразу потемнело. Захваченный своими размышлениями, Акимов не заметил, как они вошли в кедровник.
— Ну, тут, Гаврюха, посматривай, чтобы на сучке глаза не оставить, предупредил Акимова старик.
— Зрю, Федот Федотыч! — отозвался Акимов.
Теперь они шли медленнее. И не только потому, что здесь было сумрачно. Сказывалась усталость. Они поднялись задолго до рассвета, прошли за день огромное расстояние и не обедали, похрустев на ходу сухарями, чтобы под ложечкой не сосало.
Акимов свалился на нары, не дождавшись даже ужина. Но когда ужин поспел, Федот Федотович всетаки разбудил его.
— На голодное брюхо черти будут сниться, паря!
Вставай, закуси! — шутил старик, погромыхивая посудой.
Акимов с трудом встал, размялся и через минуту чувствовал себя вполне бодро. Федот Федотович заметил это:
— Повеселел, Гаврюха! Говорят, что у старого усталь в кости откладывается, — а у молодого сном, как водой, смывается.
— Да я вроде и не спал.
— Вздремнул малость, а дрема, слыть, бывает иной раз слаще и пользительнее сна.
— Это верно, замечал я. Случалось, бывало, так: сидишь за книгой, а в глазах все плывет. Голову опустишь, чуть вздремнешь. Десять, от силы двадцать минут пройдет, а смотришь, в уме просветление, свежесть… А на чем же все-таки, Федот Федотыч, карту мы с тобой вычертим? И, главное, чем? — круто повернул разговор на другую тему Акимов.
— А какой тебе струмент нужен? — спросил Федот Федотович, придерживая закопченный чайник над своей кружкой.
— Большой лист бумаги, карандаш, линейка, циркуль, компас, — хитровато поглядывая на старика, перечислял Акимов.
Федот Федотович оставил чайник, передвинул кружку.
— Компас есть, паря. Насчет остального думать придется.
— Сколько пи думай, бумага или карандаш от этого не появятся. А надо бы карту вот так! — Акимов чиркнул себя пальцем по шее, заросшей темным волосом.
— Ну, линейку сделаем. Рубанок есть, — начал Федот Федотович.
— Мне надо, Федот Федотыч, не просто линейку, она должна быть с сечением. Иначе масштаб карты окажется приблизительный.
— Это пустяк. Точную меру с дула ружья снимем.
Мое ружье двенадцатого калибра. Пересчитаем на дюймы.
— А что же? На худой конец и такой способ пригодится, — сразу оживился Акимов.
— Циркуль… Деревянный циркуль сделаю тебе хоть завтра, — сказал Федот Федотович.
Акимов заметил, что старик увлекся разговором и забыл об ужине.
— Да ты ешь, Федот Федотыч! — Акимов придвинул кружку, налил в нее коричневый настой из чаги.
— Не убежит, Гаврюха, ужин. При мне он завсегда.
А вот покумекать о твоем деле надо… Разве в Парабель мне с этой нуждой прошвырнуться! — изучающе поглядывая на Акимова, нетвердо сказал Федот Федотович.
"Пожалуй, старик прав. Может быть, к тому же какие-нибудь новости от комитета на мой счет имеются", — мелькнуло в уме Акимова, и глаза его вспыхнули надеждой. Но в то же мгновение он вспомнил строгий наказ комитета сидеть в укрытии до тех пор, пока ему не будет дан сигнал. Комитет решительно предупреждал его не предпринимать никаких самостоятельных мер к продолжению своего побега. Кое-что в эти секунды вспомнил и Федот, Федотович. "Из Дальней тайги, фатер, придешь за хлебом. Примерно через месяц". Это были слова, сказанные ему Федором Терентьевичем Горбяковым.
— Сходить в Парабель… Путь далекий, Федот Федотыч, — перебарывая внутренние колебания, сказал Акимов.
— Неблизкий, — согласился старик, про себя подумав, что преждевременное появление вызовет недовольство зятя, может как-то осложнить все его намерения относительно дальнейшей судьбы беглеца. — А что, если, Гаврюха, вместо бумаги я тебе большую доску выстругаю? А коли окажется одной мало, то две или три доски склею. Клей у меня тут есть…
— Карту вполне на доске можно вычертить. А вот чем чертить, Федот Федотыч?
— А выжигать сможешь? — загораясь новым замыслом, спросил старик.
— Выжигать? — живо переспросил Акимов.
— Ну да, выжигать. Шило у меня в амбарушке лежит. Иной раз начну туески в одежку одевать, сильно оно мне помогает. Где бересту подправить, где дырочку провертеть. А случалось и выжигать на крышке то лосенка, то зайчика, то избушку. Таких туесков не напасешься: хватают за любую цену.
"А почему бы в самом деле не попробовать выжечь карту, предварительно набросав ее угольком?" — подумал Акимов, кинув на старика благодарный взгляд.
— Завтра же, Гаврюха, предоставлю тебе и шило и доску. А компас, вот он, возьми.
Федот Федотович отстегнул патронташ, висевший на стене, над нарами, вытащил компас и подал его Акимову.
— Успеется, Федот Федотыч. До карты еще далеко.
Карту буду делать, когда вместе с тобой всю Дальнюю тайгу излазим. Акимов бережно положил компас на стол.
