— Далеко заглядываешь, Гриша, ничего не скажешь! — одобрил Отс.
— Обязан сообщить вам, кроме того, еще некоторые важные подробности. У комиссара Бастрыкова был, оказывается, сын. Он жив. Парень работает матросом на катере. Присматривать за ним стоит. Самое опасное, если эта молодежь пойдет в политику, вздумает продолжать дело отцов…
— И откуда, Гриша, ты все это знаешь? — спросил Кибальников.
— Откуда?! Скажу сейчас. И немало вас удивлю. Среди убитых коммунаров был Василий Степин. У него осталась дочь — Мария. Она учится в Томске, будет скоро врачом и, по всей вероятности, станет моей женой.
— Батюшки! Чего только не бывает в жизни! — по-бабьи всплеснул руками Отс.
— И что же, Гриша, это у тебя по любви или из соображений родства с коммунарской порослью? — поинтересовался Кибальников.
Ведерников махнул рукой, отшутился.
— По любви, Михаил Алексеич, по любви, хотя я и отлюбил свое еще в Петербурге… А потом на Исаевой заимке…
— Ты что же, Гриша, так и не был женатым? — продолжал любопытствовать Кибальников.
— Был, конечно, Михаил Алексеич. Три года с одной дурехой жил, а потом обнаружилось, что она дочь мариинского исправника. Ну, с такой женой, сами понимаете, в большевистскую партию не проскочишь. Бросил, развелся подобру-поздорову. Мне на счастье подобрал ее один новоявленный попик. Приход ему надо было получить, а для этого требовалось матушкой обзавестись…
Ведерников весело засмеялся, поблескивая в сумраке белками своих выпуклых глаз.
— А кто ты теперь, Гриша, по должности? — прошептал забившийся в угол Отс.
— Начальник межрайонной государственной конторы «Сибпушнина». По всему краю мои люди работают.
— Как это по-старому? Чему равно? Статскому советнику? — спросил Кибальников.
— Нет, Михаил Алексеич. К такому делу статского советника и близко не подпустили бы. Миллионами ворочаю!
— Вот оно как! Выходит, у тебя генеральский чин. Ваше превосходительство! А мы тебя с Карлычем все Гриша да Гриша. Извини, Григорий Валерьянович, неучтивость нашу. — Кибальников встал и с напускной почтительностью поклонился.
Встал и Отс как-то механически вслед за Кибальниковым.
— Да что вы, в самом деле, смущаете меня?! — воскликнул Ведерников. — Садитесь. Немедленно садитесь.
— Ах, черт возьми, жаль, что нечем обмыть ваше высокое звание, Григорий Валерьянович. Еще раз извините, — сказал Кибальников, на этот раз уже без всякой шутки.
— Не печалься, Михаил Алексеич. У меня в сумке, в телеге, есть бутылочка спирта. Первача. Сейчас принесу. Кстати, и коню пора корм дать. — Ведерников встал, намереваясь выйти во двор. Но Кибальников преградил ему дорогу.
— Что вы, ваше превосходительство! Я быстренько все исполню.
Все трое рассмеялись. Кибальников открыл дверь, шагнул в темноту.
Глава двенадцатая
Больше месяца база плавала по Васюгану. Всюду, где только было возможно, еще по ранней воде, уполномоченные из района организовали артели и бригады охотников и рыбаков. Девяносто процентов товаров, выделенных базе на товарообмен, поступило в артели и бригады.
Артельный труд не являлся новинкой в жизни таежного люда. Как однолошадный крестьянин-земледелец был вынужден довольно часто прибегать к помощи соседа, так и охотник-рыбак, имевший только лодку и ружье, искал союза в труде с подобным себе. Втроем, впятером легче идти на промысел зверя куда-нибудь в дальние уголки Васюгана, где еще не ступала нога человека, или осваивать новый рыбный плес на реке, недоступный одиночкам, но готовый покориться, отдать свои богатства артели.
Ханты — старые и молодые, за исключением, может быть, самых ярых приверженцев кочевого образа жизни, верующих в лесных богов и шаманов, — охотно вступали в артели и бригады.
Идея коллективного труда была и здесь близка и понятна, как она была близка и желанна абсолютному большинству крестьянства всей земледельческой России. Каждый труженик видел в этой идее воплощение своих сокровенных надежд на лучшую жизнь.
В нынешний рейс по Васюгану плавбаза впервые столкнулась с нехваткой товаров, необходимых артелям и бригадам. Не хватило сетевой и неводной дели. Мало оказалось бечевы, вязальных ниток. Ружья были только дробовые, центрального боя, а охотники в один голос просили капсюльные малопульки или какие-либо другие пулевые ружья небольшого калибра для промысла белки.
Изменения, происходившие в укладе жизни, порождали новые потребности. Скобеев без устали расспрашивал и охотников и рыбаков об их нуждах, стараясь представить себе, как пойдет развитие артельного труда.
Заказ на подготовку товаров к рейсам будущего года дважды обсуждали всей партячейкой. Вдобавок к тем товарам, которые завозили прежде, решили прибавить моторы для лодок, продольные пилы, семена овощных культур, плакаты, набор инструментов для поделки бочек и прочей деревянной тары. По ходу жизни угадывалось, что спрос на этот товар непременно будет.
Была у партячейки и другая забота: добиться правды о кровавых событиях на Белом яру. Но как ни расспрашивали коммунисты охотников и рыбаков — никто ничего вразумительного им не рассказал. Только на устье Чижапки один старый хант, назвавший себя Юваном, убежденно проговорил:
— Убийцы коммунаров прошли через верховья Васюгана.
— Почему ты, отец, так думаешь? — спросил Скобеев, а Лавруха, Еремеич и Алешка затаили дыхание. Разговор происходил за чаем, после того как Юван сдал добрую толику пушнины и накупил на базе всякой всячины на целую зиму.
— А я это точно знаю, большой начальник.
— Откуда же знаешь?! Расскажи, Юван, пожалуйста. Вот видишь — парень, — показал Скобеев на Алешку. — Он сын одного из убитых коммунаров! Живет, томится оттого, что правды о гибели отца не знает.
Старик пристально посмотрел на Алешку, тронув его за плечо, сказал:
— Сильный мужик будет. В отца, что ли, паря?
— В него.
— Я тут неподалеку от устья Чижапки в протоке промышлял в тот год рыбу, — помолчав, начал Юван. — Промышлял сетями. Добывал хорошо. Балаган у меня был на берегу, повыше от реки, чтоб с лугов ветерком обдувало.
Гнусу в тот год было густо, хоть лопатой отбивайся. Как-то раз утром сижу под куривом, сеть чиню. Слышу: утки с испугом взлетели. Кто же, думаю, их вспугнул? Уж не медведь ли с того берега вплавь отправился? Заторопился я к берегу. Вижу — плывут в двух обласках люди. В одном — двое, в другом — трое. Вот подплыли к моим сетям, начали выбирать рыбу. Я глазам не верю, не бывает у нас так. Если хочешь рыбы — попроси, отказу не будет. Я закричал: «Нельзя! Подворачивай, гостем будешь!» Они вроде оробели, но сеть не бросили. Когда я заругался, один поднял винтовку, погрозил мне. Потом они засмеялись, поплыли дальше. Больше этих людей я не видел. Ну а вскорости слух пошел: «Партячейку убили, коммуна снялась, ушла. Голову ей срубили».
