— Да.
Дико было обсуждать с мертвым свои планы на будущее. Даже просто говорить с ним… Похоже на сон. Бред, который обычно видится за несколько секунд до пробуждения. И ощущение как во сне — еще миг, и проснешься.
Но в то же время Валентин понимал, что эти неопределенные чувства вызывает чужая реальность, и был очень благодарен ей за возможность видеть отца. Неважно, в каком он образе.
— И давно у тебя возникло это желание? — осведомился Судья тем самым официальным тоном, каким обычно беседовал с подчиненными.
Его сын с трудом подавил приступ новой радости от очередного подтверждения реальности этой немыслимой в нормальной жизни беседы.
— Сразу после того, как я узнал, что никогда не буду ревенантом.
— Тщеславие… — пробормотал Корвинус со слабой улыбкой, закрыл глаза и прислонился затылком к стене.
— Нет! — резко возразил его сын, но тут же прибавил с неожиданной для себя самого искренностью: — Не совсем. Я, конечно, с детства думал, что стану Судьей… и знаешь, странно готовиться всю сознательную жизнь управлять людьми… или не людьми, а потом оказаться не у дел.
— Понимаю, — ответил отец, пристально глядя на него.
А Валентин вдруг подумал, что никогда не разговаривал с ним так откровенно… при жизни. Они вообще не беседовали особо долго — господин Белов был слишком занят.
— Ладно, — сказал юноша, вновь вспоминая, где и зачем находится. — Нужно идти дальше.
— И как далеко ты собираешься продвинуться? — поинтересовался Корвинус, поднимаясь.
— Кристоф сказал, мне нужно добраться до середины пещер. Там есть могила, на ней цветут асфодели.
— А почему не до конца? — Судья снова опустил руку на плечо сына, но на этот раз идти ему было явно легче. — При твоих амбициях разумнее пройти весь Путь и получить сразу максимум силы.
Впервые за все время, проведенное в измерении Смерти, Валентин улыбнулся:
— Мне бы до центра добраться. Но сначала я хочу найти место, где сможешь остаться ты.
— Видимо, королевский дворец, — усмехнулся ревенант, с трудом переводя дыхание. — Достойное обиталище для отца будущего кадаверциана из рода Корвинусов?
Валентин промолчал, размеренно шагая вверх и пытаясь сообразить, отличался ли Судья язвительностью при жизни, или это пришло к нему после смерти. А может, он просто испытывает неловкость оттого, что сын лицезрит его в таком непрезентабельном виде.
— Ничего, — сказал он тихо, больше подбадривая себя самого. — Все будет хорошо.
В ответ на эти слова Корвинус-старший крепче сжал его плечо…
Лестница закончилась внезапно. В глаза ударил белый свет.
На миг Валентин почувствовал себя ослепшим, а когда с глаз наконец сползла мутная пелена, увидел впереди бесконечный зал с потолком, теряющимся из виду. Его пол был залит водой, стеклянные стены отражались в гладкой поверхности. Слышался тихий плеск и шелест. Словно мелкая волна колыхала заросли тростника и его стебли терлись друг о друга.
Этот звук завораживал, околдовывал, и, слушая его, было очень трудно сдвинуться с места.
— Ладно, нужно идти, — произнес Валентин, с усилием заставляя себя сделать первый шаг.
Воды было немного, всего лишь по щиколотку, но она оказалась ледяной. Молодой Корвинус содрогнулся, однако продолжил идти вперед. Ревенант невозмутимо шагал рядом, с интересом посматривая по сторонам, и больше не выглядел изможденным.
Пол становился все более скользким, неровным. Валентин оступился и едва не упал. Взглянув вниз, он увидел, что поверхность под мелкой водяной рябью бугрится острой наледью.
— Здесь нельзя падать, — заметил Судья почти равнодушно. — И я не могу тебе помогать, ты ведь знаешь об этом.
Его сын молча кивнул, лишь сейчас заметив сотни, тысячи белых костей, вмерзших в лед. Это были только сегменты позвоночника, маленькие, явно принадлежавшие каким-то крохотным животным вроде мышей, средние — похожие на человеческие, и огромные — словно выдернутые из тел динозавров.
— У Смерти своя эстетика, — сказал ревенант и наклонился, чтобы зачерпнуть воды ладонью.
— Не думаю, что это можно пить, — машинально произнес Валентин, еще не придя в себя от увиденного.
— Мертвая вода мертвому не повредит, — отозвался с тихим смешком отец.
И молодой Корвинус был вынужден с ним согласиться…
Каждый шаг сопровождался мерным плеском, заглушающим шелест невидимых тростников. В костяной мозаике на полу появились позвонки в десяток метров в диаметре. Их отростки торчали изо льда корявым частоколом, и, пробираясь между ними, Валентин тщетно пытался представить животных, из которых они были вынуты. Уровень воды поднимался то до колен, то снова спадал до щиколоток.
Юноша уже давно перестал чувствовать холод, ступни онемели, и держать равновесие на скользком льду становилось все труднее. Ревенант следовал за ним, неотступно держась за левым плечом и верный своему слову, не делал попыток помочь.
«Смерть меняет людей», — невольно подумал Валентин без досады и сожаления…
Остановившись на миг, он вдруг услышал тонкий печальный звук. Как будто ветер выдувает в отверстиях камней заунывную мелодию. Но как только молодой Корвинус снова пошел вперед, плеск воды заглушил грустную песню без слов.
Однако чем дальше он продвигался в глубь зала, тем громче становился свист.
— Там, впереди, — негромко сказал Судья, словно почувствовав беспокойство сына.
И, вглядевшись, Валентин действительно увидел… Из ледяного пола, прикрытого водой, поднимались заросли. Сначала тонкие, невысокие и редкие, они становились все выше, гуще и толще. Валентину показалось, что это сухой серый тростник, но, присмотревшись лучше, он с отвращением понял — слегка покачивающиеся стебли составлены из сотен позвонков. Это они шелестели и потрескивали. В них выдувал ветер тоскливые мелодии…
— Оранжерея Дворцов Смерти, — невозмутимо произнес ревенант, положив руку на плечо сына, как будто невзначай подталкивая его вперед.
И юноша, снова преодолевая страх, направился к зловещему лесу. Мелкие отростки, легко ломаясь, падали в воду, из которой росли, и хрустели под ногами. Те, что покрепче и повыше, нехотя изгибались, пропуская путников, и скрежетали побегами.
Молодому Корвинусу вообще бы хотелось не дотрагиваться до них, но чем дальше он шел, тем гуще становился лес и тем сложнее было пробираться между «стволами». В воздухе висел сладковатый, гнилостный запах. Свист, шелест, шорох и потрескивание сливались в один бесконечный наводящий тоску звук. Вершины костяных стеблей лениво покачивались над головой. Мельком взглянув наверх, Валентин заметил на некоторых из них «ветви» — тонкие изогнутые ребра.
— Дивное местечко, — буркнул он, проходя мимо особо мощного «растения». Грудная клетка на его вершине подошла бы по размеру Годзилле.
