– Снежана…
– Милый, он мне угрожает! Но пойми, я не могла, я не могла! Это же гнусность! Если бы я смолчала, я бы потеряла право зваться левой!
– Тише, дорогая!
– Милый, это страшный человек! И… и… такой циничный! Ох, а вдруг мы сами виноваты? Это получается мы ведь подсказали!
«Сволочи, все сволочи!»
Аркадий и Снежана замолчали.
– Точно всех сейчас разбудишь, – сказал вождь, когда Витёк утихомирился.
– И разбужу. Аркадий, но ведь все свои! Мы в одной партии. «Багровая Бригада» – мы, мы все. Ребята что-нибудь подскажут.
Вождь вздохнул.
– Снежана… Я ведь объяснял тебе уже.
– Что объяснял? Что будут презирать тебя за девушку, которая работает в «Мак-Пинке»? Ну, так я там больше не работаю. Ошибки совершают все. По-моему, Аркадий, все твои товарищи достаточно умны, чтобы понять, кто я на самом деле. И потом, я столько сделала…
– Снежана! Да не в этом дело! Чёрт возьми… Ты думаешь, что мне не надоело так скрываться, врать всё время, по ночам встречаться? Я ведь говорил! В «Мак-Пинке», как раз в том, где ты работаешь, был предан наш товарищ. Мы так и не знаем, что с ним стало.
– Да-да, помню.
– Если вдруг станет известно, что ты находилась в это время в заведении, да и ещё в должности начальника…
– Ох, блин!
– Никто в твоей вине не усомнится. Вон Витёк – он и убить может, поверь мне.
– Подозрение падёт и на тебя…
– Конечно! Революция тогда коту под хвост. Мы все передерёмся. Я всё сделал, чтоб замять партийное расследование. Сейчас у нас под подозрением Артемий – все как будто верят. Он в Москве. Его там не достать. Надеюсь, постепенно все вообще забудут…
– Но, Аркадий, я не виновата!
– Верю.
– Я вообще не представляю, кто это мог быть!
– Верю, верю, милая.
Раздался шорох. Вероятно, они обнимались.
После этого Снежана сообщила:
– Я боюсь идти домой. Аркадий, я боюсь Пинкова. Спрячь меня.
Вождь отпирался, объяснял, что в три часа идти им некуда, а отставлять здесь, подле всех товарищей, которые, конечно, спросят, кто она такая, – невозможно. Наконец, решили дать приют Снежане в комнате, где раньше жила Кэт. Девчонки там жили идейные, сочувствующие, и была надежда, что за это ночное вторжение Аркадия простят.
Когда дверь за Снежаной и Аркадием закрылась, Лёша понял, что сегодня однозначно не уснёт.
Ну что ж, теперь понятно, почему Аркадий так быстро согласился с версией виновности Артемия и был доволен тем, что суд замяли. То же самое с Сергеем. Он, конечно же, боялся тоже быть разоблачённым. Тот и этот, получалось, были связаны с «Мак-Панком» – вездесущим и всевластным. Ну, а Виктор? Он-то почему не настоял на полноценном следствии? Такое впечатление, что кто-кто, а уж он-то должен был сильнее всех рваться покарать предателя…
Чем дальше, тем сильнее Лёшина картина мира рассыпалась.
Шансов же по-прежнему скрывать место работы и невольное предательство – почти не оставалось.
30.
Алёша спал всего какой-то час, быть может, полтора. Наутро он поднялся ненормально бодрый, зная, что к полудню это состояние сменится кошмарной слабостью. Пока же мир для Лёши был болезненно реальным, непривычно ярким. Запах горячего жира, картона и моющих средств на работе казался сильней, чем обычно.
В подсобке баба Маша переругивалась с Чежиком, то есть Василием. Бывший кассир нацепил спозаранку костюм и пошёл в нём пугать пострадавшую (по её версии). Конечно, бравая котлетница себя в обиду не давала: она громко материлась на всю кухню. Мойщицы посуды тихо похихикивали, поражаясь её риторическим способностям. Работницы из овощного цеха только-только покурили на крылечке, но решили отложить на время нарезание салата «Подрывник». Из раздевалки доносились трели Ириной мобилы.
Зайдя в раздевалку, Двколкин увидел там Ксюшу, лежащую вдоль длинной лавки, уже в униформе.
– Хочу спать! – сообщила она. – Кто идёт мыть столы?
– Чур, не я! – отвечала Ирина.
– Эй, Лёха, иди, мой столы!
– Вообще-то, мне хотелось бы переодеться для начала.
– Да? – тут Ксюша приоткрыла один глаз. – О, блин! Не повезло. Придётся тебе ждать. Я тут лежу. Вставать не собираюсь! Ч-чёрт! Как спать охота!
– Вы чего такие? – спросил Лёша. – Я-то ладно, я почти не спал сегодня. Там, на кухне, тоже все как мухи сонные, работать не хотят.
Ира зевнула во весь рот. Потом достала зеркальце: взглянуть – а вдруг зевок испортил макияж?
С закрытыми глазами Ксюша сообщила:
– Ты, чего, не знаешь? Снежану же уволили! Б…, жёстко!
«Быстро нынче информация расходится», – подумал Алексей. А вслух спросил:
– И кто теперь начальник?
– Да фиг знает! Вроде, никого. Ну, то есть, кто-то должен быть, но мы не знаем!
– Главное – не Снежана! – подтвердила Ира. – Ненавижу эту грымзу!
– Да, наконец-то её выгнали, – добавила лежащая, не зная, что имела дело с героической воительницей за рабочий класс и Революцию.
– За что, не знаете? – спросил Алёша хитро.
– Воровала, – важно сообщила Ира.
И опять углубилась в свой мобильный мир.
Когда Двуколкин снова вышел в основное помещение подсобки, по которому болтались сонные работники, гнусный надзиратель которых так внезапно и счастливо сгинул, то ему послышалось, что баба Маша произносит имя вождя мирового пролетариата. Алексей тотчас возрадовался, думая, что жарщица котлеток станет героической опорой нового режима. Вскоре до него дошло, что он ошибся. Баба Маша, бросив разбираться с Васей, перешла с коллегами к живому обсуждению книги выдающейся гламурницы. В ней говорилось, что едят и как балдеют наши олигархи за границей. Было видно, что котлетница, душою устремляясь к красоте и шику, преотменно изучила данный труд. Её товарки тоже проявляли знание актуальных книг. Конечно, коллектив безмерно ненавидел персонажей этих сочинений, но стремление посчитать бабло в чужом кармане и посплетничать, конечно, побеждало. Алексей подумал, что неплохо было бы устроить встречу с автором. Наверно, поглядеть на бриллианты литераторши пришёл бы сонм поклонниц – все посудомойки и уборщицы фастфудов.
Алексей сходил до зала, обнаружил, что там пусто, плюхнулся на кожаный диванчик у стола и сладостно зевнул. Встал, вернулся в подсобку. У зеркала скучно толпились кассирши, восторженно слушая Ксюшин отчёт о её личной жизни. Василий сидел на мешке. Новый мальчик стеснительно встал в уголок и смотрел на других. Работать не шёл даже он.
