Её руки потянулись к объявлению.
– Не надо, – сказал Лёша. – Пусть… Пускай висит… Раз уж повесили.
Ирина посмотрела с подозрением. «Опять прокол!» – сообразил он.
– Впрочем, можешь снять, – добавил ради оправдания, снова ненавидя себя за гнилое малодушие.
Тут послышались шаги.
– Ой! Кажется, Снежана, – завизжала Ирка. – Ой, бежим!
«Ну нафиг я её послушал, – думал Лёша спустя час. – Эх! Мало того, что пришёл раньше всех, что твердил всем, мол, «не я, не я» – ещё и от Снежаны побежал! Бегом! Оставив сзади новую листовку! И она, конечно, это видела!».
Когда подобный же отчёт нашёлся в арсенале жарщицы котлеток тёти Маши и у мойщицы посуды, у Алёши вроде появилось алиби: на кухне он особо не крутился. Но Снежана всё равно смотрела грозно, будто говоря: «Я знаю всё, что у тебя там на уме!».
Сознание вины за дважды обнаруженную трусость, страх быть обвинённым в том, чего не делал, бесконечные догадки о том – кто на самом деле? – не давали Алексею, наконец, решиться и содеять то, что задумал. Диск остался в сумке. Пару раз Двуколкину казалось, что её сейчас обыщут, и находка эта будет главным аргументом в пользу его якобы виновности. Подумал даже – может перепрятать? Но оставил всё как есть.
В конце смены Лиза сообщила, что нашла ещё один лист в стопке тех цветных бумажек, что кладутся на подносы. Там писали, что режим – преступный, и борьбу с ним надо начинать отсюда, из «Мак-Пинка», как рассадника убогих буржуазных удовольствий.
– Лёха, ты согласен со всем этим про «Мак-Пинк»? – спросила Лиза.
– Ну, конечно! – отвечал Двуколкин без раздумий. – Ты ведь тоже.
Лиза засмеялась и спросила:
– Ты сейчас куда?
Конечно, оказалось по пути.
Дорогой они продолжали обсуждение странных «прокламаций». Лиза с трудом верила, что это всё-таки не он, не Алексей. А может, просто притворялась, что не верит… Чем усердней девушка твердила, что никто, кроме Двуколкина, не мог придумать такой вещи, тем сильней ему казалось, что таким образом Лиза прикрывает дело своих рук. Или нет? Намекает, что это она?
– Послушать эти разговоры, так выходит, кроме нас двоих в «Мак-Пинке» никого и нету, – вдруг сказала Лиза.
Лёша покраснел. Но что ответить? «Вот бы так и было!». «Знаешь, а по-моему, так и есть?» «Я больше никого и не заметил». «А зачем нам ещё кто-то?».
– Я так думаю, охрана, – выдал Лёша.
– Что?
– Охрана. Им удобнее всего. Приходят рано и ведут себя как дома…
– Да ну, скажешь тоже! Головой-то думай! Там такие морды – они и читать-то не умеют! Ха! Скажи ещё, таджики.
Два таджика иногда слонялись по подсобке, выносили мешки с мусором, таскали воду неизвестно для чего, возились во дворе.
– Конечно, это, в общем, может быть хоть кто, – ответил Алексей.
– Не «хоть кто»! Знаешь, вряд ли это наша Ира.
– Да, конечно, Ира вряд ли… То есть, может быть, она, конечно…
– Сядем?
– А? Что?
– Сядем? – Лиза показала на скамейку. – Или ты торопишься?
Алёше оставалось пять минут до пары, так что торопиться было бесполезно. Они сели.
– Может быть, конечно, Ира притворяется, – продолжил Алексей. – Ну, косит специально, так сказать, под обывателя. А там, внутри…
– … пылает жаждой революции!
– Ага!
– И тайно хочет всех нас уничтожить!
– Ну, не всех… – Алёша был доволен, он поймал волну. – Только Снежану. И «Мак-Пинк», конечно.
– Ты на самом деле так не любишь заведение? – вдруг спросила Лиза.
– Да, – признался Алексей.
– Зачём тогда пришёл?
– Дурак был… А как понял, что к чему, то поздно было.
– Шестимесячный контракт и всё такое? Понимаю… Но ты прав, да. Мерзкое местечко.
– Значит, ты здесь тоже поневоле?
– Нет, не так. Я просто… Понимаешь, чтоб судить о жизни, надо что-то испытать.
– Что, просто получаешь опыт?
– Можно так сказать.
– Хм… Интересно…
Алексей подумал, что ведь верно: может быть работа на фастфуд не так уж и позорна. Ведь она позволит тебе называться пролетарием! А как можно рассуждать об угнетении, не познав его на своей шкуре?
Они говорили минут двадцать: об Уэлше, о правильной жизни, о том, как не стать потреблятской амёбой… Алёша почувствовал счастье. Быть может, всё это фигня, романтический бред, но ему показалось, что он прикоснулся кусочком души к необычной душе Лизаветы. Они говорили одними словами и думали очень похожие вещи.
– А видел, – сказала вдруг Лиза, – ту пару сегодня? Ну, парень с бородкой и эта… такая толстуха?
– Она не толстуха. Я видел.
– Они просидели всю смену. И так целовались… Заметил? Потом, под конец, этот парень залез под одежду девице… При всех!
Алексей не нашёл, что ответить. А Лиза смотрела так хитро, так странно, так страшно…
– Они с языком целовались, – сказала она. – По-любому!
И тут поднялась со скамейки:
– Ну, ладно. Удачи!
14.
Дверь пятьсот тринадцатой отныне запиралась постоянно. Алексей стучал, Аркадий интересовался, кто там, а потом с опаской открывал. На этот раз уже с порога он спросил Двуколкина:
– Ну как? Успешно? Вставил им свой диск?
Врать снова Алексею не хотелось. Может быть, он просто не успел подумать, что сказать, чтоб было убедительно. Поэтому ответил:
– Э-э… Почти.
Потом он сообщил вождю, что в том кафе – да-да, Алёша подаёт еду в кафе, простом, дешёвым, для рабочих, ехать туда очень-очень долго – так вот, там случилось некое ЧП. Поэтому не вышло.
– Свет, что ль, отключили?
– Да, да! – зацепился за идею Алексей.
Сосед, конечно, был не очень-то доволен этой вестью. Он закрыл дверь за Алёшей и включил погромче Бритни Спирс.
– Послушай… От Гургена нет вестей, менты пока не приходили, всё как будто бы неплохо… Но это не значит, будто мы должны расслабиться!
– Конечно…
– Ты пойми: всё! Механизм запущен! Отступить теперь нельзя! И зиму мы должны встретить в новом мире.
– Встретим! – сказал Лёша.
– Хорошо, что ты настроен так уверенно. А вместо музыки тебе задание на сегодня. Быстро ешь и сразу же – к Серёге. У них там дело на ночь. Будешь помогать.
