– Ты такой умный, такой красивый, такой замечательный, – шептала Наташа и действительно в это верила. Гоша ее не одергивал.
Она говорила с ним на понятном только ей языке, используя уменьшительно-ласкательные суффиксы: «Любимчики мои, я соскучалки», «приятненько аппетитики», «головка болитка?» «Хорошо» у нее превращалось в «кошеро», а «пока» в «покапку».
– Наташа, ты можешь нормально говорить? – раздражался Гоша.
– Могу. Но я тебя так люблю, что не могу!
– Пожалуйста, перестань сюсюкаться.
У Наташи были две любимые присказки: «Извините за мой французский, но я немножко попердю» и «Хочу чаю, аж кончаю».
– Наташа, тут же ребенок, – одергивал ее Гоша.
– Вы поженитесь? – спросила я.
– Не знаю, – ответила Наташа.
– А это обязательно? – испугался Гоша, который унаследовал от отца страх перед официальными учреждениями.
Вернулась мама.
– Вы жениться собираетесь? – спросила она чуть ли не с порога.
Наташа с Гошей переглянулись.
Свадьба Гоши и Наташи была тихой. Из гостей были только мы с мамой. Наташа сшила себе свадебное платье и весь вечер молчала.
– Ты что такая? – спросила мама.
– Да думаю, оставить платье или перешить? Надо оставить, а материал жалко. Ну что оно будет в шкафу пыль собирать? А если резать и перешивать, то примета плохая.
– Даже не знаю... – сказала мама. – Вот, кстати, заберите, это принадлежит вашей семье. – Мама отдала Гоше коробочку, подаренную Александром Марковичем, – серебряные вилочку и ложечку.
– Ой, а что они черные? – ахнула Наташа.
– Они не черные, а серебряные, – сказал Гоша, – спасибо, теть Оль, спасибо.
– Не бери, – дернула его Наташа, – примета плохая. Надо на первый зубик дарить.
– Наташа! Ну какие приметы? – возмутился он.
А еще через некоторое время маме опять нужно было уехать, и она опять не знала, с кем меня оставить.
– С Гошей и Наташей останешься? – спросила она.
– Останусь, – согласилась я.
Наташа приехала в тот же вечер. Мама ее даже не узнала – впалые щеки, огромные глаза с синими кругами, изможденность, бледность – Наташа похудела килограммов на десять.
– Наташка! – обрадовалась мама. – Заходи!
И только тут заметила, что девушка опирается на палочку.
– Что случилось? – ахнула мама.
– Я же говорила – примета плохая, – тихо ответила Наташа.
Наташа сразу после свадьбы решила родить маленького и мысленно уже представляла, как будет ходить беременная.
– Наташ, привет, как дела? – окликнула ее соседка.
– Хорошо, – улыбнулась Наташа, – а вы чего дома, а не на работе?
– Да мой Ромка с краснухой дома валяется. Из сада принес.
Наташа стояла, слушала соседку и вспоминала – она ведь не переболела в детстве краснухой. Ветрянка была, скарлатина была, даже желтуха была, а краснухи не было. А у нее с детства остались два страха – молоко и краснуха.
Сын их соседей – мальчик Наташиного возраста – выпил парного молока. Всего кружку. Бабушка купила на станции. Наташу тоже угощали, но она отказалась – просто постеснялась. Молоко оказалось от больной коровы. Бруцеллез. Мальчик долго и тяжело болел, а потом умер.
Наташа никогда не пила молоко. Даже в пакетах. Ни стерилизованное, ни пастеризованное. Никакое. Даже запах не переносила. Когда Гоша доставал из холодильника бутылку и пил из горла, не наливая в стакан, Наташа смотрела на него с ужасом, как будто ждала, что он сейчас допьет и упадет замертво.
– Да оно из порошка, – убеждал ее Гоша. Но она отказывалась наотрез.
Страх заболеть краснухой был сильнее. Их соседка тетя Валя переболела краснухой во время беременности. Ее сын – Валерка – родился умственно отсталым. Наташа хорошо помнила один момент – как тетя Валя разжимает Валеркин кулачок, отгибая по одному пальчику. Валерка кричит от боли и дергается всем тельцем. А тетя Валя разгибает и разгибает. Наташа с тех пор и потешку про сороку, которая кашу варила, не могла слышать. Сразу Валеркин крик в ушах звенел.
– Так вот я и говорю – прививки-то уже делают. Вот чего бы не сделать? А у меня план. Еще не знаю, оплатят мне больничный или нет... – продолжала соседка.
– А где делают? – спросила Наташа.
– Что?
– Прививку. От краснухи.
– Так в поликлинике, наверное.
– Я пойду, мне пора...
На следующий день Наташе сделали прививку. Вечером Гоша отвез ее в больницу в тяжелом состоянии.
– Что с ней? Почему? – спрашивал Гоша врача.
– Аллергическая реакция. Всякое бывает, – пожал плечами врач.
Месяц Наташа лежала в больнице. Была человеком наполовину – правую часть тела не чувствовала.
– Я же ничего не знала. Гоша не говорил... – сказала мама.
– За мной Гоша ухаживал...
Наташа сказала это так радостно, так ласково...
– А что говорят врачи? – спросила мама.
Наташа пожала плечами и улыбнулась.
– Говорят, что нужно восстановиться.
– А вы что решили?
Наташа опять улыбнулась.
– А можно мне ее взять? – спросила она и показала в угол.
В просвете между дверью и шкафом стояла палка. Александра Марковича. Мама давно про нее забыла. Палка была добротная, с широким набалдашником, почти новая.
– Да, конечно, – ответила мама.
Наташа доковыляла до угла и взяла палку. Подержала в руке, прошлась по комнате.
– Спасибо.
– А как ты? Сможешь? – вспомнила мама, зачем ее звала.
– С Машкой? Да, я побуду. Я же уже почти все могу делать.
Делать Наташа толком ничего не могла. За эти три дня, пока не было мамы, Наташа научила меня жарить картошку, варить гороховый суп и делать уколы.
Вечером у Наташи начинались боли. Ногу прихватывало так сильно, что она не могла встать с кровати.
– Шприц прокипятить, ампулу отломать, набрать... – Наташа терпела из последних сил.
Тогда были обычные стеклянные шприцы и большие иглы, в железном контейнере, их нужно было кипятить в кастрюльке. А ампулу срезать специальной пилкой.
– Сделай мне укол. Я не могу, – попросила Наташа.
– Я не умею, – чуть не заплакала я.
– Ничего. Хуже уже не будет.
Наташа подняла край халата. Бедро было черным и страшным.
– Я боюсь, – всхлипнула я.
