«Пресс…» — мелькнуло в голове.
Широкогрудый карлик с мрачным узколобым лицом крепко держал рычаг.
— Немедленно выключи! — Юлька рвалась из последних сил. Готовая задушить себя, она кидалась в разные стороны, переворачиваясь через голову, когда короткая цепь сбивала с ног. Собакевич умоляюще завизжала:
— Бэрримор, отпусти её!
Альбинос оставался равнодушным, наблюдая, как пресс медленно, но верно двигался на Чернышёву.
«Не вырваться, — с тоской думала такса, разглядывая ромб лунного света на полу. Ей вдруг вспомнились друзья, школа, тётя Вера. Знакомые с детства лица калейдоскопом сменялись перед глазами. Франя…»
Грусть подкралась незаметно, постепенно овладевая ею, как потёмки комнатой. Сейчас Лада Чернышёва была маленьким, обезумевшим от страха зверьком, попавшим в западню. И вот что странно — ей уже не хотелось вырываться, бороться, даже жить не хотелось. Чем безнадёжнее становились мысли, тем быстрее ужас уступал место отчаянию.
— Я знал, что ты примешь смерть стойко, — похвалил её Бэрримор. — На свете нет ни одного человека, который слышал бы, как умирает собака. Собаки умирают молча.
«Наверное, я уже и вправду перестала быть человеком…»
— Отпусти её, негодяй! — взвыла Собакевич.
— Заткнись! — Альбинос с размаху саданул её сапогом.
— О-ox! — Юлька вскрикнула протяжно и упала.
Лада смотрела на это, мучительно осознавая своё бессилие. Пресс скрежетал металлом над самой головой.
«Всё кончено» — собака с безысходностью посмотрела вверх. Под самым потолком находилось единственное маленькое окошко, через которое виднелся кусочек луны.
— Не хочется умирать, когда на небе такая красивая луна, — прошептала такса.
Ей вдруг почудилось, что у луны есть глаза. Она смотрела этими карими глазами на Ладу и тихонько поскуливала.
Вдруг с луной что-то произошло. Она затряслась, задрожала и, сверкнув напоследок серебром, рассыпалась на сотни осколков.
ГЛАВА 13
Операция спасения
Из окна выпрыгнули четверо: Бережливец, Фру-Фру, Мяфа и… Чарли! Их неожиданный манёвр по силе впечатления походил на прибытие гонца с вестями в греческой трагедии. Для кого-то эти вести были хорошими, а для кого-то…
Как гуттаперчевые резиновые мячики, они соскочили на пол и бросились на Бэрримора. Завязалась потасовка. Колбы, пробирки — всё летело на пол, билось о каменные плиты с тяжёлым уханьем метеоритного дождя. Всё, что имело форму, перемалывалось в мелкую стеклянную крошку.
— Чарли, останови пресс! — крикнула Собакевич.
Услыхав её голос, Чарли кинулся спасать любимую. Но то ли сила отчаяния увеличилась, то ли цепь проржавела насквозь — после очередного рывка, когда у Юльки потемнело в глазах от удушья, она высвободилась и бросилась к карлику. Карл, как истукан, намертво прилип к рычагу. Собакевич неслась через зал, как бешеная, ничего не видя и не слыша вокруг. Произошла быстрая и отвратительная сцена: с разбегу левретка вцепилась Карлу в штаны.
— А-а! — взвыл тот с пронзительностью паровозного свистка и с чудовищной силой отшвырнул Собакевич в сторону.
— Беру его на себя! — развязав наконец бечёвку, Гарри отстегнул цепь и с кулаками кинулся на карлика, пытаясь оторвать его от рычага. Но несмотря на рост, Карл обладал недюжинной силой. Он с лёгкостью отправил мальчика в глубокий нокдаун.
Пресс неумолимо опускался, заставив таксу согнуться в три погибели.
Подскочив к машине, Чарли закрутился вокруг волчком, не зная, что делать дальше.
— Надо замкнуть провод! — крикнул Гарри. Ударившись о стену, он, похоже, вывихнул ногу.
— Понял! — не растерялся Чарли. Гигантским прыжком очутившись у наскоро скрученных, оголённых проводов, он элегантно задрал на них лапу.
В глубоком чреве агрегата что-то треснуло, зашипело, во все стороны снопом посыпались искры. По кабелю пробежала голубая молния, быстро перекинулась на агрегат, заискрила и ударила в карлика, с ослиным упорством не отпускавшего рычаг. Коротышка затрясся, лицо его побагровело, глаза вылезли наружу и заходили колесом. От Карла повалил густой, едкий дым. Сотрясаясь, он рухнул на пол и задёргался в предсмертных конвульсиях.
Котята с утроенной силой продолжали царапать Бэрримора.
— Бисти, спаси меня! — голосил Альбинос.
— Сейчас, сейчас, — с кошачьим надрывом проорала кошка и бросилась ему в лицо, норовя попасть когтем в глаз.
Адская машина издала протяжный вздох и затихла. Пресс застыл в воздухе в каких-то дюймах от скрюченной таксы. В наступившей тишине стало слышно, как в четыре носа сопели кошки, терзая несговорчивого Альбиноса. В ответ тот ругался отборной бранью.
— Он нужен нам живым! — подковыляв к Бэрримору, Гарри скрутил ему за спиной руки.
— Отка, ты в порядке? — взволнованно спросил Чарли. Высунутый наружу язык вздрагивал от частого дыхания, а шерсть стояла дыбом. Его лишь чуть-чуть тряхнуло током — он вовремя успел отскочить.
— В полном! Не считая отбитого живота и тяжёлой душевной травмы, — к Собакевич уже вернулась её обычная ироничность.
— Бедная! — не успела левретка опомниться, как шершавый язык облизал разом всю её мордочку.
— Ребята, помогите Франтишке… то есть Ладе! Чего уж скрывать… — попросил Гарри котят.
Почти раздавленная, но спасённая и счастливая, такса дрожала.
— Всё кончилось, — констатировала левретка. — А главное, в нашем полку прибыло и обошлось без жертв. Смотри, какое мы поколение вырастили. Леопарды! — Юлька кивнула на котят. — Видишь, Бисти, иногда и кошки становятся настоящими мужиками. Кстати, почему ты не спасала хозяина?
Бисти сидела статуей, лишь изредка жалобно моргая.
— Тебе, может, и хозяин, а мне двоюродное наплевать, — упавшим голосом сказала кошка. — Он всю жизнь третировал меня под видом дружбы, свысока и деспотически, — прибавила она с досадой.
— Не всё коту масленица, вот тебе и день вьетнамской кухни… — Юлька подошла к дымящимся останкам Карла. — Похоже, этому пора в крематорий. — Тебе надо было становиться пожарным, но никак не алхимиком.
— Отпустите меня, — подал голос Бэрримор. Исцарапанный в кровь, он не мог пошевелиться — Гарри накрепко привязал его к стулу. — Клянусь, мстить я не стану!
— Пускай хозяин решает, что с тобой делать. И полиция во всём разберётся…
— Вы всё равно ничего не докажете. А за убийство Карла придётся отвечать, — Альбинос улыбался. Даже в безвыходном положении он умудрялся говорить свысока.
