Псина воет, замирает на месте. И, наконец, понимает, кто именно является ее целью. Присматриваясь к кручению алебарды, она выбирает момент для броска.
Атакует рывком.
Вопят все – и остяки, ждущие своего часа выйти на бой; и существа, пирующие за столом; и даже слуги – я вижу, как беззвучно разевают рты и потрясают кулаками Пашок и Покер, прячущиеся в тени.
Отступаю в полумрак. Я – единственный, кого не захватывает кровавое зрелище, которому нет оправдания в современном мире. Я – единственный, кто остается невидим, находясь в самом центре внимания.
Делаю несколько шагов к западной двери.
На меня никто не смотрит.
Вынимаю из кармана связку ключей, украденных у мажордома.
Нагайна сбивает Секиру с ног. Запрыгивает на него, рвет лапами, пытается прокусить железный наруч. Карлик выхватывает кинжал. Извивается под тушей, пытаясь сбросить с себя центнер живого веса, колет в бок, но удар выходит смазанным. Рана заставляет суку заскулить, отпрыгнуть, но уже в следующую секунду она снова кидается в атаку.
Трясущимися пальцами я подбираю ключ. Вставляю в скважину, запирая замок. Когда подвальный гараж сотрясает новый взрыв оваций, отодвигаюсь и пинаю в ключ, ломая его.
Теперь пути назад точно нет.
Самая сложная часть
Нагайна побеждает.
Получив пяток колотых ран, она все же разрывает глотку маленькому человеку. Продолжает трясти его тело еще почти минуту, ломая зубы о края железной кирасы. Животное совершенно озверело, но кетам все же удается оттянуть суку от трупа.
Для этого они открывают вторую дверцу пластиковой переноски, дразнят, заманивают внутрь. А затем умело, бесстрашно и ловко захлопывают обе створки одновременно, оттаскивая потяжелевшую клеть от арены. Я холодею, представляя, что произойдет, если хоть один из псов вырвется наружу…
– Мама, это прекрасно! – кричит Колюнечка.
– Браво! – вторит ему Петр, раскачиваясь в кресле.
Алиса улыбается, соглашаясь с обоими. Задумчиво рвет на тонкие полоски белую тряпичную салфетку. Еще раз снисходительно кивает мне через омертвевшие парсеки подвала. Дает понять, что я справляюсь.
Останки Секиры уносят в темноту, еще на ринге завернув в целлофановый мешок – уж слишком растерзан бывший гладиатор, заливая своей кровью все вокруг. Коротышки снова посыпают красные лужи песком. Снова тащат к дверце очередную собачью будку. Нет, не одну… на этот раз сразу три. Составляют торец к торцу, будто вагоны поезда, и я понимаю, что произойдет дальше. Внутри Скорпион, Кусака и Алмаз.
Объявляю двуногих бойцов, которым выпал черед проливать кровь в честь Черного Ирлика. В честь Константина и его безумной семьи. В честь дома, который отнимает души…
На арену выходят Рыжий Гном, Нокдаун и Бритва. У одного сеть и копье, второй вооружен мечом и баклером, в руках третьего двуручный кистень. Гладиаторы приветствуют хозяев, заставляя в очередной раз поразиться безумию, заставившему их по доброй воле шагнуть на это ристалище.
Рассредоточиваются, занимая позиции напротив дверцы, из которой рванут собаки.
Помощники выдергивают дверцы, превращая состыкованные короба в тоннель. На песок, перемешанный с багряным, вываливаются два черных ротвейлера и стаффордширский терьер. Серый, как пепел пожарища, выкосившего деревню. С глазами цвета крови, цвета алой помады на воротнике деловой рубахи.
Смотрю на семейство, ловя себя на мысли:
«До чего же они прекрасны сейчас. Даже я, умеющий видеть лишь тлен, замечаю эту красоту. Пасторальная happy family: сдержанный и серьезный отец семейства, его брат толстяк-весельчак, две изумительные в своем очаровании женщины и милый ребенок. Все они, будто болельщики на матче любимой команды, охвачены азартом и возбуждением. Как раскраснелись их лица. Как блестят глаза. Как сжимаются в кулаки пальцы».
Ловлю себя на следующей мысли:
«Даже если бы я не планировал совершить то, что собираюсь, карлики и псы стали бы последней каплей. Даже если бы Себастиан бодрствовал, а у арены стоял Эдик, вооруженный пистолетом. Я бы все равно попробовал убить каждого из них, чтобы избавить землю от этой падали и мрази».
Начинается яростная схватка, за которой я не наблюдаю…
Рычат псы, кричат маленькие люди в маленьких доспехах греческих и римских воинов.
В момент, когда собачьи зубы смыкаются на человеческой плоти, раздается звук рвущейся наволочки. В момент, когда сталь впечатывается в звериную кость, раздается мокрый щелчок и хруст.
Карлики тяжело дышат, прикрывая друг другу спины и стараясь давить псин поочередно. У одного из остяков уже располосовано бедро. Крайний слева ротвейлер припадает на переднюю лапу, заливая свежепосыпанный песок, у второго выбит глаз.
– Давай, собачка, я за тебя болею!
Крик Колюнечки наполнен детским восторгом и злобным требованием исполнить каприз. Алиса склоняется над сыном, чтобы вытереть соус с его пухлой щечки. Трогательно.
Обхожу гараж по кругу. Вроде бы для того, чтобы налить себе стаканчик морса и ухватить с термоконтейнера пару канапе. На самом деле: незаметно защелкиваю замки гаражных ворот. Вкладываю очередной пазл в картину, которую намерен собрать этой ночью.
Рубаха под пиджаком превратилась в одно большое, вонючее кисельное пятно.
Воздух гаража сгустился, стал вязким и нестерпимо-кислым.
Вижу, как Виталина Степановна, тоже прислуживающая пирующим хозяевам, заламывает руки. Не понять, то ли старуха мучительно переживает за смертоубийство, происходящее внутри арены, то ли охвачена азартом.
Возвращаюсь на прежнее место. Делаю вид, что листаю бумаги. В действительности – кошусь на юго-восточную дверь, последнюю незапертую лазейку из места, которое я намерен превратить в новый круг Ада.
Вводная: сегодня ночью многим предстоит пострадать.
Контрвводная: всем плевать на переживания других. Мне – в том числе.
Дополнительный аргумент: невиновных нет.
Я не могу спасти одну жизнь, предупредив, например, Виталину Степановну, не подставив под удар весь план. Потому – либо все, либо ничего…
Смотрю на трупы, упакованные в целлофан. Смотрю на фиолетовые канистры, спрятанные за раздевалкой маленьких воинов. Какой приятный у них цвет. Будто у подсыхающих чернил стихов, написанных не разумом, а раздираемым на куски сердцем.
Опускаю планшет с бумагами, звонко объявляю победителей.
Мой голос не дрожит, сердце стучит не быстрее обычного.
Все три пса мертвы. Нокдаун не выжил, загрызенный насмерть прямо сквозь кожаный горжет. Бритва едва стоит на ногах. Из его ран вытекло столько, что я готов поставить деньги – парень не дотянет до утра. Относительно сносно себя чувствует только Рыжий Гном. Он и помогает уцелевшему товарищу покинуть арену.
