Ему было необходимо время, оно необходимо любому оглушенному боксеру, чтобы встать и продолжить бой.
Теперь он, пожалуй, может попытаться.
Ему нужен еще час-другой. Не больше. А пока он закроет дом, перепроверит все двери и оставит Анну здесь.
Они больше не разговаривают. Ход их мыслей прерывают только сигналы телефона, переведенного на режим «вибрация». Звонки идут непрерывно. Можно не смотреть от кого.
Какое странное ощущение прижимать к себе неизвестную женщину, которую так хорошо знаешь. Нужно было бы задать кое-какие вопросы, но не сейчас. Чтобы клубок размотался, нужно потянуть за ниточку.
На Камиля навалилась усталость. Прислушайся он к себе, проспал бы весь день под этим низким небом, в этом тяжелом и медленном доме, превращенном в блокгауз, когда за окнами видишь лес, а прижимаешь к себе тело, наполненное тайной. Но он не спит, он слушает Анну, ее дыхание, смотрит, как она допивает чай, слушает ее молчание, непроговоренную тяжесть, поселившуюся между ними.
— Ты его найдешь? — спрашивает наконец Анна шепотом.
— Найду, конечно.
Ответ звучит так естественно, так убежденно, что даже на Анну производит впечатление.
— И ты мне тут же сообщишь?
Для Камиля подтекст каждого вопроса — настоящий роман. Он хмурится — почему?
— Мне это нужно, чтобы чувствовать себя спокойно, понимаешь? Спокойно!
На сей раз Анна повышает голос и не прикрывает рот ладонью: челюсть со сломанными зубами как пощечина.
— Конечно сообщу…
Еще немного, и он начнет извиняться.
Наконец обоюдное молчание объединяет их. Анна засыпает. Камиль не находит слов; будь у него карандаш, он смог бы несколькими линиями набросать их совместное одиночество: и он и она дошли до конца своей истории, они вместе и отдельно. При этом он никогда не чувствовал себя ближе к ней, чем сейчас. Его необъяснимым образом связывает с этой женщиной чувство какой-то смутной солидарности. Он тихонько высвобождается, осторожно кладет Аннину голову на диван и встает.
Пора. Теперь нужно понять, чем эта история закончится.
Он поднимается по лестнице медленно, как индеец; он знает здесь каждую ступеньку, каждый скрип; он движется совершенно бесшумно, к тому же и весит совсем немного.
Наверху, в мансарде, потолок совершает вместе с крышей почти вертикальное падение, в одном конце комнаты расстояние между полом и потолком составляет всего несколько десятков сантиметров. Камиль ложится на пол, залезает под кровать, толкает деревянную панель, которая переворачивается и открывает доступ к балкам крыши. Это опускная дверца. Внутри темно и пыльно, висит паутина, страшно сунуть туда руку, но Камиль делает это, ищет что-то на ощупь, рука натыкается на пластиковую папку, он берет ее и подтягивает к себе. В сером мусорном мешке, стянутом резинками, толстая папка. Он не открывал ее с тех пор, как…
Приходится согласиться, что эта история то и дело заставляет его взглянуть в лицо тому, чего он боится.
Камиль осматривается, стягивает с подушки наволочку, аккуратно запихивает туда пластиковый мешок, пыль на котором скорее напоминает пепел, поднимающийся столбом при любом движении. С бесконечными предосторожностями Камиль встает на ноги, начинает спускаться.
Еще несколько минут, и записка Анне написана. «Отдыхай. Звони, когда захочешь. Я очень скоро вернусь». И отвезу тебя в безопасное место, нет, этого он не осмеливается написать. Затем Камиль обходит дом, проверяет замки, дергает дверные ручки.
Перед уходом он смотрит на Анну, на ее вытянутое на диване тело. Ему тяжело оставлять ее. Ему трудно уйти и невозможно остаться.
Пора. Толстенная папка под мышкой, завернутая в полосатую наволочку. Наконец Камиль минует двор и направляется к лесу, туда, где он припарковал машину.
Потом он оборачивается. Можно подумать, погрузившийся в молчание дом стоит на возвышении прямо посредине леса — в семнадцатом веке так ставили предмет гордости, шкатулки. Он думает о заснувшей Анне.
Но на самом деле, когда его машина медленно выезжает со двора и исчезает в лесу, глаза Анны широко открыты.
11 часов 30 минут
По мере приближения к Парижу мысли в голове Камиля постепенно приходят в порядок. Яснее ничего не стало, но теперь он знает, как расставить вопросительные знаки.
И эти вопросы просто необходимы.
Во время вооруженного нападения убийца хватает женщину, которая называет себя Анной Форестье. Он делает из нее загоняемую дичь, хочет убить и продолжает преследовать.
Существует ли связь между истинной личностью Анны, которую она скрывает, и этим нападением?
Все происходит так, будто она оказалась там случайно, просто шла за часами, заказанными для Камиля, но два события, как бы ни казались они далеки друг от друга, связаны между собой. Тесно связаны.
Через Анну Камиль не сумел выйти на истину, в настоящее время ему даже не известно, кто она на самом деле. Теперь нужно браться за дело с другой стороны. И отправиться в прошлое.
На мобильном телефоне три непринятых звонка от Луи. Сообщения нет — это в его стиле, — только эсэмэска с вопросом: «Помочь?» Когда-нибудь, когда Камиль со всем этим покончит, он предложит Луи усыновить его.
И еще три голосовых сообщения от Ле Гана, все об одном и том же. Но тон Жана меняется от послания к посланию, он начинает звучать тише, а сообщения становятся короче и короче. И в них сквозит все больше и больше осторожности. «Послушай, тебе обязательно нужно поз…» Камиль прерывает сообщение. «Послушай, почему ты не…» Камиль переходит к третьему. Теперь голос Ле Гана звучит строго. На самом деле ему очень тяжело. «Если ты мне не поможешь, я не смогу помочь тебе».
Камиль сбрасывает сообщение.
Ему нужно сосредоточиться на главном. Лишнее необходимо выкинуть из головы.
Все чрезвычайно запутывается.
Из-за этих странных разрушений в доме все теперь выглядит иначе.
Они, конечно, впечатляют, но, даже не будучи экспертом в баллистике, неминуемо начинаешь задаваться вопросами.
Анна стоит одна в окне двадцати метров в ширину. С другой стороны окна — совсем не безоружный человек, он ловок, и у него есть цель. Можно счесть за невезение то, что ему не удается уложить Анну с первого выстрела. Но затем, через полуоткрытое окно с вытянутой руки и расстояния в шесть метров? На этот раз невозможно не всадить ей пулю в голову. Можно даже сказать, что, начиная с пассажа Монье, над этим человеком висит проклятие. Но действительно ли он оказался в поле подобного невезения? В такую беду трудно поверить…
Напрашивается даже мысль, что, наоборот, он блестящий стрелок, раз не воспользовался таким количеством возможностей убить эту женщину. Среди знакомых Камиля таких стрелков много никогда не бывало.
