Я думаю, может, не ходить больше в школу? А няня пусть скажет психологу, что у меня температура. Или я на работе. Ведь могу же я быть на работе с температурой? Могу.
— Вась, а что у вас психолог спрашивал? — спросила я сына.
— Не помню.
— Совсем не помнишь?
— Ну, так.
— А ты ей что говорил?
— Ничего. Молчал.
— Почему?
— Потому что вопросы были неинтересные.
— Надеюсь, ты психологу этого не сказал?
— Она что, сама не понимает?
Могу себе представить, что она подумала. Аутизм, к психологу не ходи.
14 сентября Сдаем деньги и пишем на партах
Васю забирала няня, поэтому я временно выпала из школьной жизни. Но позвонила родительница и сказала, что опять нужно сдать деньги. На уборщицу и на ремонт.
— А мы уже сдавали. Пять тысяч, — сказала я.
— Еще по пять надо. Будем еще рекреацию ремонтировать, — сказала родительница.
Я, конечно, обзвонила всех — мужа, маму.
— В классе двадцать пять человек. Даже если двадцать сдали по пять тысяч, то уже получается сто. Куда еще? — возмущалась я.
— Ты что, не будешь сдавать? — спросила мама.
— Не знаю. Но ведь нужно спросить, куда дели деньги?
— Лучше не связывайся. Там найдется кто-нибудь, кто спросит. А Васе еще в этом классе учиться.
Пошла сдавать деньги. Активистка родительского комитета стояла и разговаривала с мужчиной в костюме.
— Так сколько нужно сдать, я так и не понял? — спрашивал мужчина.
— По пять плюс семьсот на уборщицу и еще пять, — отвечала она.
— Так пять или десять?
— Пять или десять. Просто некоторые родители сдали по десять. А одна электрика стоила сорок. Кто может, тот сдает.
— Хорошо, каждый по пять умножить на двадцать пять, а остальные деньги? — пытался подсчитать папа.
— Канцтовары, подарки и цветы учителям на День учителя, вот тут у нас все записано. — Активистка показала ему тетрадку с записями.
— Так, вот вам пять тысяч, — сказал мужчина.
— Вы больше не можете? — посочувствовала родительница.
— Я? — возмутился он. — Могу. Но сейчас не могу.
— Вот чем больше у людей денег, тем они жаднее, — философски заметила активистка. — За каждую копейку удавятся.
Я кивнула. Хотя у меня не так много денег, я тоже очень хочу удавиться за каждую копейку.
— Давайте я вам еще три тысячи отдам, — сказала я. Успокаивала я себя тем, что папа сдал всего пять, а я — целых восемь.
Вышла учительница. Сказала, что нужно принести пластилин и пластилиновый коврик. И никто не спросил, что это такое. Наверное, все знали. А я постеснялась уточнять.
— Вася, тебе в школе нравится? — опять пристала я к сыну.
— Нравится, — сказал он.
— Тебе интересно?
— А это как?
— Ну, это когда тебя что-то удивляет, радует и хочется придумать что-то свое.
— Эх, мама, вот если бы мы были рыбами, а учительница — акулой, было бы интереснее. Или если бы нам вместо каши давали лягушек, тогда бы было интересно. А так что придумаешь? Уже все за нас придумали. Только девочка меня спасает.
— Какая девочка?
— Которая передо мной сидит. Я забыл, как ее зовут.
— И как она тебя спасает?
— А когда я ее пеналом по голове бью или линейкой, она очень смешно делает — ложится на парту и голову закрывает. Даже когда я ее не бью, а только руку поднимаю, она сразу на парту ложится.
— А зачем ты ее бьешь? Девочек нельзя бить.
— Но ей же нравится. Если бы не нравилось, я бы не бил. Мы так играем.
— Ты мне покажешь эту девочку?
— Нет, не покажу.
— Почему?
— Она тебе не понравится.
— С чего ты взял?
— Тебе же Настя нравится. А эта девочка, она совсем на Настю не похожа.
— А тебе кто нравится — Настя или эта девочка?
— Вообще-то Настя. С ней хоть подраться можно. Знаешь, она какая? Я ее пеналом ударил, и она меня ударила. Я ее линейкой. И она меня линейкой. Сильно, — пустился в воспоминания сын. — Но Настя далеко сидит. А эта девочка рядом. Я же не могу выбирать.
— В каком смысле? — перепугалась я. Я решила, что у Васи начались проблемы с девочками.
— Ну, парту. Я же не могу выбирать себе парту. Кстати, у меня хорошая парта. Знаешь, что я на ней написал?
— Что?
— Кикимора.
— На партах писать нельзя, — сказала я.
— Где-то я уже это слышал, — задумался ребенок.
— А что еще новенького?
— Мама, ну что там может быть новенького? Там уже все старенькое. Даже учительница.
15 сентября Мы замумукались и вырубаемся
Это какой-то кошмар. Организм отказывается перестраиваться. Я больше не могу вставать по утрам! Хочу спать! Все время хочу спать! Мне кажется, я так не хотела спать даже тогда, когда Вася был младенцем. А младенцем он был чудовищным — неспящим и орущим. Конечно, я тогда была моложе, азартнее и здоровее. Но по моим подсчетам, у меня уже должна была начаться старческая бессонница — когда просыпаешься в пять утра и не можешь уснуть. Но она почему-то не начинается. А так много успела бы сделать.
Смотрели с Васей «Смешариков». Так там заяц Крош засыпает от хлопка в ладоши. И все время спрашивает: «Почему я вырубаюсь?» Вот я тоже хожу, как Крош, и спрашиваю у мужа: «Почему я вырубаюсь?»
Утром муж сказал, что сам соберет ребенка. А я могу не вставать.
— Спи, спи, — заходит он на цыпочках в спальню, — только скажи, какую ему рубашку надевать.
Выбор небольшой — две штуки. И Вася — не девочка. Ему вообще по фигу, в рубашке он пойдет или в пижаме.
— Спи, спи, — опять зашел муж, — а где стоит молочный суп на завтрак?
— В холодильнике.
— Я его там не нашел.
Встала, достала молочный суп, разогрела, нашла рубашку. Заснуть снова не получилось.
Муж отвел сына в школу. Вернулся.
— Как дошли? — спросила я.
— Знаешь, его так жалко. Ноги заплетаются. Упал в траву. Лежал и не двигался. Что там в его портфеле? Вася даже встать не мог под таким грузом. Я его за шкирку поднимал.
Я живо представила эту картину. Лежит мой мальчик, уткнувшись носом в асфальт, под грузом знаний.
