– Что ты орешь? – зашла в комнату Анжела. – Петух жареный в задницу укусил с утра пораньше?
– Отец умер. Сестра звонила.
– А-а-а, эта? – Анжела не любила сестру Артема, которую никогда в жизни не видела, исключительно по гендерному признаку. – И чё теперь?
– Надо возвращаться. Где телефон справочной аэропорта? И где мой чемодан?
– Телефон в блокноте на столе, чемодан в шкафу.
– На каком столе? В каком шкафу? Анжела, почему я никогда ничего не могу найти в этом доме?
– А я откуда знаю? Я все нахожу, – ответила домработница.
В справочной никто не отвечал.
– Шесть утра, – буркнула Анжела и бухнула к ногам Артема чемодан.
В восемь он дозвонился. Билетов на ближайший рейс не было. Улететь можно было только ночью.
– Неужели никак нельзя по-другому? А через другой город? Помогите! Мне все равно! У меня отец умер! – кричал он в трубку на всех известных ему языках.
Представительница авиакомпании выразила соболезнования и сожаления, что ничем не может помочь.
Артем сел на стул, не зная, что делать. Рядом грохотала сковородками Анжела.
– Ну что, завтракать-то будешь? – спросила она. – Или мне не заморачиваться?
Артем посмотрел на нее, как на больную.
– У меня отец умер, какой завтрак? И что значит – заморачиваться? Это ваша работа, если вы забыли, – сжав зубы, чтобы не заорать, как на сестру, процедил он.
– И что теперь? Умер-шмумер, лишь бы был здоров. Сидеть голодным теперь? Тоже мне страдалец. Ты когда отца в последний раз видел? Сам-то помнишь? Так что нечего тут сыновнюю любовь изображать. Завтрак готовить или я зря подскочила?
– Не готовить! – рявкнул Артем.
– Ну мне же легче.
Артем вынужден был признать, что Анжела права. Он не страдал, и это его мучило больше всего. Почему ему совсем-совсем не плохо? Хотя бы немножечко не плохо. Его даже радовало, что он оказался здесь, и что билетов нет, тоже радовало. Пусть Стасик с сестрой побегают – не развалятся. «Так ведь нельзя думать», – уговаривал себя Артем.
– Иди поплавай, мозги проветри, – сказала Анжела. – Отцу теперь все равно, приедешь ты или нет.
– Господи, Анжела, вы можете немного помолчать? Можно хоть чуть-чуть уважения проявить?
Анжела многозначительно грохнула сковородкой и ушла в сад.
Артем поднялся к себе в комнату, завалился на кровать, подоткнул под себя одеяло со всех сторон и… заснул. Глубоким спокойным сном без сновидений.
Проснулся от телефонного звонка. Звонили из аэропорта – для него нашелся билет. Нужно срочно приезжать. Просто удача, что его удастся посадить на ближайший рейс. Артем встал под ледяной душ, чтобы проснуться, и, не попрощавшись с Анжелой, уехал.
Прямо из аэропорта он поехал в ресторан на поминки. В дороге опять думал о чем угодно – что сестра выбрала этот дурацкий ресторан на отшибе, что Анжела уже достала и ее надо увольнять, что забыл половину нужных вещей. Думал обо всем, кроме отца.
В самолете он с радостью послушался просьбы бортпроводника, отключил телефон и не спешил его включать, когда самолет приземлился, хотя было уже можно. Он включил его только в такси, и телефон сразу подал сигнал – пришла отправленная несколько часов назад эсэмэска от сестры: «Я так и знала».
Это означало, как догадался Артем, что они уже на кладбище. «Я прилетел. Буду на поминках», – написал он ей. «Можешь не спешить», – ответила сестра. Он и не спешил. Подъехал к ресторану – одно название. На самом деле кафе между автомойкой и шиномонтажом. Долго искал кошелек, чтобы расплатиться с таксистом, долго вытаскивал чемодан из багажника, стоял перед дверью и курил, пока наконец на выдохе не зашел внутрь. Из коридора заглянул в зал. Кого сестра собрала? Кто все эти люди? Зачем она соседа притащила – отец его терпеть не мог. Он посмотрел на стоящие на столе закуски – заливное, оливки, оливье, мясную нарезку, – и его затошнило.
Он пошел в туалет, где столкнулся со Стасиком.
– Привет, – сказал Артем.
– М-м-м, – ответил Стасик, – мы тебя не ждали.
– Стас, заткнись, не начинай сейчас, – проговорил Артем резко. – А то я за себя не отвечаю.
Тот криво ухмыльнулся и замолк.
– Деньги нужны? – поинтересовался Артем, досчитав до десяти, чтобы успокоиться, и ополоснув лицо холодной, пахнущей хлоркой водой над грязной раковиной.
Стасик опять что-то нечленораздельно промычал, стараясь не смотреть на Артема.
– Вот. Держи. – Артем достал кошелек и вытащил все деньги, что были. – Этого хватит? Я туда не пойду. Сестре привет.
Артем вышел из ресторана, глубоко вздохнул, чтобы справиться с рвотными позывами, и поехал домой.
На следующий день он поехал на кладбище, где была могила матери. Артем дважды прошел мимо по дорожке, не узнавая. Плиту завалили искусственными венками и прямо в свежую землю воткнули портрет отца – Артем его не узнал на этой старой официальной фотографии, настолько она была далека от реальности. Между соседними могилами валялась пустая бутылка дешевой водки, расколотое блюдце и разрезанная пополам пластиковая бутылка. Артем постоял минуту и ушел.
* * *
В том местечке на берегу моря помимо церкви и помойки главным ориентиром было кладбище. Старое, с семейными могилами. Артем любил там гулять. Впрочем, как и все. У каждого была своя «любимая» надгробная плита. Художнику-шизофренику нравилась та, где была похоронена некая Агриппина фон Либеншульц. Ему нравился шрифт и такое звучное сочетание. И женщина, чей портрет был высечен на камне.
– Какая была женщина! – говорил художник с восторгом, как будто знал покойницу лично.
Артем отдавал предпочтение другой гробнице – с многочисленными именами дедов, отцов, жен. Последней, без указания даты смерти, а только с датой рождения, значилась сноха Выдра. Значит, сноха по имени Выдра, находящаяся в добром здравии и, судя по году рождения, еще не в преклонных летах, заранее позаботилась о том, чтобы лечь именно здесь. Забронировала место. Про эту могилу художник неизменно говорил: «Бедная, бедная женщина…» – и рассказывал анекдот про свободное место на Ваганьковском кладбище, куда лечь надо завтра.
Артему нравился логичный, очень удобный и простой способ захоронения – когда к могильной плите приделаны большие ручки-кольца. Поднял и опустил, не надо заново вырывать, засыпать, ждать, когда опустится земля…
За кладбищенской оградой – кованой, в каких-то веселеньких розочках – часто переодевались местные девчонки, прячась за более внушительными плитами и редкими постаментами. Стягивали мокрые купальники, тут же подкрашивались, переобувались, смеясь, шушукаясь и без конца болтая о своих девичьих делах. И никого это не смущало. Даже родственников покойников, которые приходили, улыбаясь и так же разговаривая о своих делах, стояли у могилы и после этого спускались к пляжу – окунуться. И не было в этом надрыва и жуткой тоски.
