С благодарностью моей маме, сестрам Рамзие Джилгамлы и Диане Зенюк, а также Маше Кушнир
В этой книге слова «надежда», «вера», «счастье» и производные от них употребляются 678 раз
– Я слышал, ты читал книгу, и что ты в ней нашел?
– Новую жизнь.
– Ты в это веришь?
– Верю.
– Послушай меня, я тоже когда-то поверил книге. И решил, что найду этот мир. (…) Поверь мне: в конце концов нет ничего, кроме смерти…
– Тот мир существует! (…)
– Да нет ничего! Это всё красивые сказки! Считай это чем-то вроде игры, в которую один старый идиот играл с детьми. И вот однажды он решил написать такую же книжку, но для взрослых. Вряд ли он сам понимает смысл того, что написал. Читать забавно, но если поверишь в нее – жизнь пропала…
Орхан Памук. «Новая жизнь»
…Ты смотришь на меня, смотришь на меня из близи, все ближе и ближе, мы играем в циклопа, смотрим друг на друга, сближая лица, и глаза растут, растут и все сближаются, ввинчиваются друг в друга: циклопы смотрят глаз в глаз, дыхание срывается, и наши рты встречаются, тычутся, прикусывая друг друга губами, чуть упираясь языком в зубы и щекоча друг друга тяжелым, прерывистым дыханием, пахнущим древним, знакомым запахом и тишиной. Мои руки ищут твои волосы, погружаются в их глубины и ласкают их, и мы целуемся так, словно рты наши полны цветов, источающих неясный, глухой аромат, или живых, трепещущих рыб. И если случается укусить, то боль сладка, и если случается задохнуться в поцелуе, вдруг глотнув в одно время и отняв воздух друг у друга, то эта смерть-мгновение прекрасна. И слюна у нас одна на двоих, и один на двоих этот привкус зрелого плода, и я чувствую, как ты дрожишь во мне, подобно луне, дрожащей в ночных водах…
Хулио Кортасар. «Игра в классики»
…ход событий определяется не мною. Вместо того чтобы управлять своими персонажами, я предоставляю им жить собственной жизнью и без помех выражать свое мнение. А сам только слушаю и записываю.
Рай Брэдбери
Я хотел писать обо всем, обо всем, что происходит вокруг.
О твоих цветах, когда ты приносишь их.
Об этом полотенце, о запахе; о том, какое оно на ощупь.
О всех наших чувствах – твоих, моих…
Об истории: какими мы были.
Обо всем в мире, обо всем вместе, милая!
Потому что всё в жизни смешано…
К/ф «Часы»
Часть I. О НИХ
Мы вправе лететь туда, куда хотим, и быть такими, какими мы созданы.
Ричард Бах
1
…Она выжала для меня мандариновый сок и ушла. Навсегда. Под стаканом с цитрусовым фрешем влажная по краям салфетка. На ней болезненные слова неровным почерком. «Я уехала. Не ищи меня». Она ушла в первый день лета. Не побежал искать ее. Не начал звонить на ее мобильный. Не закурил нервными затяжками. Я взял стакан с соком, поднес к носу. Начал принюхиваться. Неужели мандариновый аромат овладел фиалковым запахом ее кожи? Неужели тот не сохранился на стекле высокого стакана? Мне нужна ты. Я хочу тоже уйти. За тобой или к тебе. Неважно. Важное – это ты…
…Женщины оставляют мужчинам на прощанье волшебные ночи. Женские следы на мужских сердцах. В ночь перед разлукой она целовала не так, как обычно. Ее поцелуи застывали на моем теле, словно снежинки на заледеневшем окне. Почему-то становилось холодно. Сейчас я понял. Прощальные поцелуи теряют теплоту. В них остывшая нежность расставания… В последнюю ночь она смотрела на меня не так, как обычно. Во взгляде отчуждение. Отчуждение наперекор любви. Она понимала, что ей пора, но всячески оттягивала час ухода. Борьба души и разума. Разум победил. Ушла. Сейчас я понял. Во взгляде перед разлукой нет тоски. В нем безмолвный протест. Протест против себя самой. Чувства проигрывают разуму. Чаще всего…
…Открываю холодильник. В нем ничего нет, кроме зеленых яблок. Крупных, сочно-зеленых, с восковой кожурой. Она запомнила. Как-то рассказал ей, что в детстве излечивался от грусти зелеными яблоками. Прятался в зарослях дедушкиного сада, уплетал сочные яблоки, разглядывал небо, считал пролетающие самолеты. Так грусть забывалась. Она понемногу исчезала, как исчезают в небе самолеты… Всю последующую неделю ел яблоки из холодильника. В каждом из них жили воспоминания. Съедал воспоминания, навсегда оставляя их в себе. Никаких самоистязаний. Я грустил, питался яблоками, вспоминал. Где-то в глубине души по-детски надеялся, что в день, когда закончатся яблоки в холодильнике, она вернется. Яблоки закончились. Она не вернулась…
…Все рождается из малого. Наша любовь родилась из одного нечаянного прикосновения. Очередь в пункте обмена валюты. Вечерняя суматоха на Истикляль Джаддеси
[1]
. Мелкий весенний дождь, похожий на пудру. Фальшивые песни уличных музыкантов. Продавец мороженого зазывает клиентов. Сонные голуби на крыше газетного киоска. Фисташковый аромат баклавы
[2]
в свежем воздухе. Она задевает меня сумкой, и я роняю портмоне. Куруши
[3]
покатились по кафельному полу. Я говорю «пардон» на турецком. Она «ой, извините ради бога» на русском. Одновременно нагибаемся, чтобы собрать монетки. Прикосновение. У нее холодные руки. Первое, что заметил в ней. Потом заглянул в ее глаза. Зелено-голубые. С искренней тревогой, обволакивающей нежностью. Захотелось поцеловать ее в губы. Не сдержался. Поцеловал.
Она удивилась, а я влюбился. «Давайте съедим мороженого…» Сказал первое, что пришло на ум. Она ответила на турецком. «Оки
[4]
…» Потом влепила мне пощечину. «Однозначно вы любительница имбирно-шоколадного мороженого…» Она засмеялась, а я не извинился…
…Настоящая любовь соткана из противоречий. Прошита нитями разных характеров, вкусов, стремлений. Наша любовь поселилась между небом и землей. Небом, воздушно-ветреным, была она. Землей, стабильно-приземленной, был я. Любовь между нами… Я – мусульманин, она – православная. Я люблю черничный пирог, она обожает вишневый. Я нахожу себя в осени, она постигает гармонию летом. Я верю в мимолетность счастья, она верит в возможность его протяженности. Мы были и оставались разными. Различие укрепляло чувства, разукрашивало пестрыми оттенками повседневность. Индивидуальность в любви должна быть сохранена. Иначе со временем погибнут и чувства… Тогда кто из нас размотал узелки чувств?..
2
…Аппетитные шарики мороженого таяли в вазочке из перламутрового стекла. Теряли индивидуальность, сливались в общую бледно-коричневую массу. Она облизывала чайную ложку, время от времени задерживая ее в клюквенных губах. Мысленно покидала эту кафешку с видом на Босфор. Уносилась туда, где свободна ее свобода. Чисто женская свобода. «…Мечтаю превратиться в чайку. Парить над Золотым Рогом, клевать рыбу, позволять кормить себя хрустящим симитом
[5]
. Самой решать, куда и с кем лететь…» Она говорила про себя, но вслух. Бархатистый голос, редкие ресницы, улыбка с ямочками. Тлеющая сигарета в пальцах. «Эй, чайка, у тебя мороженое тает…» Она вздрагивает, переводит взгляд с Золотого Рога на меня. Проникает в глубину моих глаз. Мурашки по коже. У меня. А на ее лице улыбка.
