Кажется, старею. Иначе чем объяснить излишнюю сентиментальность? Побочная реакция разлуки? Результат долгой тоски? Выхожу с чемоданами. Тяжелыми. В них – подарки. Пробираюсь сквозь толпу туристов, приехавших в город души провести заслуженный отпуск. Ищу глазами место встречи. Приближаюсь. Вот они. Слава Аллаху. Трое. Зейнеп, Айдынлыг на поводке, Шинай. Замираю. Хочу разглядеть их на расстоянии. Не получается. Картинка размылась. Плачу...
Жадно целуемся. Вокруг полно народу. Наплевать. Поцелуй с соленым привкусом. Губы влажные от стекающих слез. Вдыхаем запахи друг друга. Она по-прежнему пахнет весной: поры нежной кожи источают аромат тюльпанов. Говорит, мой запах тоже прежний. Крепкие сигареты, одеколон с морским дыханием, какой-то предрассветный холодок – невидимый глазу налет на моей коже. «Готова стоять с тобой в обнимку все дни, месяцы, годы!» Отшучиваюсь: «А нельзя сменить положение на горизонтальное?» Она улыбается: «Слушай, Баку тебя портит! Ничего, займусь твоим перевоспитанием... Скучала. Очень-очень». Шинай умиленно смотрит на нас. Плачет. Обнимаю мою славную редакторшу: «Хватит лить слезы, дорогая. Лучше скажи, что ты приготовила в честь моего возвращения?..» Приподнимает очки в роговой оправе. Вытирает слезы. «Уже не плачу. Всё-всё... Вот смотрю на вас... злюсь... Почему Аллах испытывает вас разлуками?» – «Наверное, так надо...» Айдынлыг радостно виляет хвостом в предвкушении наших прогулок по набережной...
«Пежо» Шинай плывет по трассе. Расположились с Зейнеп позади. Айдынлыг – на переднем сиденье. Высунув голову из приоткрытого окна, наблюдает за проезжающими машинами. Едем домой, в родной Ортакёй. За окном Босфор. Машет мне. Я посылаю воздушный поцелуй кланяющимся волнам. Тихо играет радио. Сердар Ортадж
[4]
поет грустную «Mesafe»
[5]
. Одна из наших с Зейнеп песен. Как хорошо, что сейчас я слушаю эту песню рядом с ней, а не в компании разъедающего одиночества... Любовь, пережившая расставание, вознаграждается вечностью.
Она сообщает, что завтра приедет тетушка Нилюфер. Повидать меня. «Тетушка беспокоится за твой вес. Вчера по телефону обсуждала со мной список самых жирных блюд турецкой кухни – грозилась, что быстренько приведет тебя в форму... Кстати, мишуня, ты действительно похудел. Почему? Как моя вторая мама допустила такое?» Шинай поддерживает любимую: «Не волнуйся, Зейнеп – мы объединимся с Нилюфер. Устроим, так сказать, двойной обстрел...» Обе хохочут. Наслаждаюсь солнечной улыбкой Зейнеп. Не хочу говорить, что похудел от тоски...
«Видела вчерашний пост в твоем блоге, ты в нем прощаешься с друзьями перед отъездом. Кстати, тебя читают красивые русские девушки – я полазила по журналам тех, кто оставил комментарии. Интересно, как они относятся ко мне?» – «Ну разумеется, они тебя любят! Столько ведь писал о тебе... А ты ревнуешь?» Обиженно отворачивается, но через несколько секунд взрывается смехом: «Конечно нет! Они ведь твои друзья...» Она ждала меня с самого первого дня лета. Признается, что сердилась, так как я смог вырваться в Стамбул только в августе. «Теперь уже не злюсь... Ты ведь рядом...»
Шинай прибавляет громкости Сердару Ортаджу, приглашая спеть вместе. Поем, жутко фальшивя: «Yüreğinden yaralı bizim hikayemiz... Kaderimden kalanı silsem de gitmiyor... İki sohbet aralı bütün mesafemiz... Geldim, anlamıyor»
[6]
...
2
...В любви становишься чуточку эгоистом. В любви трудно соотнести душу с разумом...
Нам не нужны слова, предложения. Точки или запятые. Эсэмэски или имейлы. Признания или откровения. Во всяком случае пока. Мы счастливы в настоящем, здесь и сейчас. Не смотрим в прошлое, не заглядываем в будущее. Держим друг друга за руки. Ее рука в моей руке. Холодная ладошка, влажно-скользящая. Моя рука в ее руке. Кожа моих рук немного сухая. Нет необходимости в увлажняющих кремах: достаточно погладить ее бархатно-персиковые щеки, и кожа смягчается, и сердце тает, как фруктовое мороженое. От жара любви...
Не можем уединиться – квартира полна гостей. Празднуем мое возвращение в Стамбул. Тетушка Нилюфер тайком подкармливает прожорливую Айдынлыг, которая разлеглась под столом. Красноречивая Шинай делится со мной последними светскими сплетнями Стамбула, при проскальзывающих матерных выражениях зажимая ладонями уши дочери. Гюльбен забилась в темный угол гостиной, внимательно наблюдая за мной и Зейнеп. Рисует нас отточенным карандашом на плотной белой бумаге. Мустафа с Альпером, как всегда, зависли перед телевизором, забыв обо всем на свете. Болеют за «Фенербахче»
[7]
, поругивая комментатора за чрезмерную болтливость... Я стараюсь уделить внимание каждому: они – частички моей стамбульской мозаики счастья. Соскучился по ним. Еще больше соскучился по ней.
В любви становишься чуточку эгоистом. Трудно соотнести душу с разумом – они могут существовать в одном мире, но отдельно друг от друга. Моя любовь к ней не может быть сплетена с чем-либо другим, кроме ее любви...
Пока гости увлеченно что-то обсуждают в гостиной, на пару минут сбегаем на кухню. Незаметно ото всех. Прижимаю любимую к стене, впиваюсь в родные губы. Взбесившиеся ритмы сердец заглушают звуки из гостиной: не слышим, не видим ничего, кроме самих себя. Она ласкает языком мои горящие уши. Не могу остановиться. Шепчет: «Мишуня, пора возвращаться к ребятам...» Реальность, умоляю, исчезни! Спрячь нас на время. Хотя бы на десять минут... Приближающиеся шаги. Звон посуды. Голос Шинай. Она убирает со стола – готовится ко второй части вечера: кофе, десерт, фрукты. Вот-вот появится на кухне. Зейнеп целует меня в губы, отбегает к плите, застегивает рубашку. Приглаживает волосы. Как я хочу ее! Прямо здесь. В маленькой душной кухне, пропитанной запахами еды, заставленной горами посуды...
Каждый раз, возвращаясь в город души, понимаю, что не могу жить без нее. Вне Зейнеп существую, доживаю, превращаюсь в тень. Когда-то говорил, что смирился с нашими периодическими расставаниями... Вранье. Самоуспокоение. Я не могу жить без нее. Это не зависимость, другое. Мы словно сиамские близнецы, которым суждено быть всегда вместе. Нашу любовь невозможно разделить хирургическим путем. Правда, пока Судьба испытывает нас разлуками. Ничего, выстоим...
Без нее я – комок депрессий, грусти, неудач. «Без тебя, мишуня, я не я. Оболочка, привычная для окружающих, но с выпотрошенным нутром». Зейнеп – мой эликсир жизни. Когда между нами тысячи километров, она подпитывает меня эсэмэсками – глюкозой надежды. Эсэмэски эти – всего лишь крошки огромного аппетитного пирога. Вынуждены довольствоваться крошками, веря, что скоро нам достанется и большой кусок на двоих...
