– Ты же легко сходишься с людьми, верно? Поэтому то, что произойдет с тобой сегодня, покажется еще более убедительным, неужели непонятно? Будут говорить: «Ирония судьбы! Еще неделю назад чудом избежала смерти от руки наемного убийцы, а сегодня – сама себя порешила». Люди любят о судьбе порассуждать. Несмотря ни на что.
– Должна тебя предупредить, – говорит Никки, немного повышая голос. – У меня есть ангел-хранитель, который не любит, когда меня убивают.
– Что ж он в таком случае молчит, твой ангел-хранитель? – Терминатор прикладывает ладонь к уху, давая понять, что внимательно слушает. Интересно, действует ли еще «жучок», который Туша вставила в розетку за кипой лежащих на полу журналов? Да и сама Туша? – Ну что ж, получается, что в матче между ангелом-хранителем и Терминатором победу со счетом один-ноль одержал Терминатор. И куда только смотрит полиция?! Ладно, приступаем к пятиминутке смеха. Снимай штаны, становись на голову, представим себе, что ты ваза, а я вставляю тебе в промежность цветок.
За свою жизнь Никки приходилось принимать и более прихотливые позы, а потому она подчиняется, искусно балансируя на голове и плечах. Терминатор вынимает из дешевой современной вазочки нарцисс и всаживает его Никки между ног.
– Страх как люблю наблюдать за человеком, который готов на все, абсолютно на все, лишь бы прожить на несколько минут дольше. Но я задаюсь вопросом: стоят ли эти минуты того? Ты вот сейчас стоишь вниз головой и пялишься на этот дерьмовый ковер. Это я к тому, что, если б какой-нибудь подонок пришел ко мне и велел встать раком, я бы его послал.
– Рассказывай! Дай-ка мне пистолет – сейчас проверим.
– Ну, как тебе ковер?
– Ковер как ковер. Все лучше, чем жить в Маркет-Харборо.
– Поделилась бы лучше своим уникальным сексуальным опытом, – подзадоривает Никки Терминатор.
Боюсь, как бы Никки не пришлось простоять так весь день, что едва ли обогатит ее и без того уникальный сексуальный опыт.
– Однажды я поимела целую семью. В Тунисе. Сестру. Брата. Мать. Отца. Тетю. Дядю. Двоюродных братьев и сестер. Для полноты картины собиралась вдуть и дедушке – он был еще хоть куда. Но у них в соседнем городе родственники жили. Где-то же надо поставить точку, правильно?
– Недурно. Может, расскажешь в подробностях, чтобы было потом что вспомнить?
– Все они говорили одно и то же: «Только, пожалуйста, никому не рассказывай. Обычно я такими вещами не занимаюсь».
– Любопытно – но не очень неприлично. А как насчет жизни в целом? Ты не приобрела какой-нибудь сверхценный жизненный опыт, которым стоило бы поделиться?
– Сторонитесь оранжевоволосых мужчин с пистолетом.
– Что-то ты очень легкомысленно настроена. С чего бы это? Я ведь пытаюсь завести с тобой серьезный разговор. Скажи, ты в чем-нибудь раскаиваешься?
– Нет. Ни в чем. Ошибки были, это верно, но раскаиваться мне не в чем.
– Плохо, когда ни о чем не жалеешь. Когда жалеешь, есть о чем подумать.
– А о чем жалеешь ты?
– Что не пристрелил двух щенков. Иду как-то домой после мокрого дела. Должен был пристрелить одного типа, вхожу и говорю: «Лечь на пол!» А он мне: «У тебя пистолет не настоящий». – «Настоящий», – говорю. Он запускает в меня ананасом – больно. Тогда я его пристреливаю, и вот иду по улице, подходят ко мне эти два щенка и требуют денег. Одному лет пятнадцать. А еще светло, да и полицейская видеокамера, смотрю, на крыше установлена. В кармане у меня пистолет, я спокойно мог их обоих пристрелить, пустить каждому по пуле промеж глаз и дальше идти. «А может, не стоит?» – говорю себе и отдаю им деньги. И что ж ты думаешь? Они отвалили? Черта с два. Щенок номер один достает складной нож, открывает его – сразу видно, впервые – и говорит: «Лижи мне ботинки». И тут, представляешь, полицейская машина в двух шагах проезжает. «Давно надо было их замочить», – думаю, но, с другой стороны, раз уж линия поведения избрана, надо ее придерживаться. Тут мне приходит в голову, что кто-то, может, в окно сейчас выглянет и увидит нож, а может, полицейская машина снова покажется, я и говорю: «Там, – говорю, – видеокамера на крыше установлена». – «И что дальше?» – «Это ж улики». – «Улики? – недоумевает. – И что твои улики докажут?» Не знаю, чему их только в школе учат. «Лижи ботинки». Меня даже пот прошиб. Расстегиваю пиджак и демонстрирую ему пистолет. «Если не уберешься, – говорю, – мозги тебе вышибу». – «Это у тебя не пистолет, – говорит. – За кого ты меня принимаешь? Лижи мне ботинки, падла, работа у тебя, видать, не фонтан, раз в кармане всего тридцатка». Когда имеешь дело с желторотыми, действовать надо, а не в споры пускаться. Главное же, здравым смыслом не руководствоваться. Будь он профессионалом, он прибрал бы мои денежки и исчез – и на здоровье! Отдал бы и не пикнул. А здесь все наоборот: у него молоко на губах не обсохло, а я десятки людей на тот свет отправил – и под его дудку пляшу. Вести себя тем не менее стараюсь разумно, законопослушно, но тут его дружок, года на два старше, здоровенный амбал, подходит и бьет мне по яйцам. Отбирает пистолет. Лежу, корчусь от боли, вижу
– мимо с кошелкой какая-то старушенция ковыляет. «Хоть бы она что сделала!» – думаю. Берет пятнадцатилетний мою пушку и дважды стреляет. «Это ж стартовый пистолет!» – говорит. Ничего себе стартовый – попадает в лобовое стекло полицейской машины, которая в полумиле от нас проезжает. Машина резко тормозит и ныряет в переулок. Потом пятнадцатилетний приставляет дуло к своему виску. Спускает курок. «Есть на свете справедливость», – думаю. Нет, разряжен, пропади он пропадом! Вот и пришлось мне ему ботинки лизать, пока он со своим дружком обсуждал, в какой паб им идти.
– А ты не раскаиваешься в том, что делаешь?
– Не особенно. Я ведь лишь сокращаю путь к смерти. Бессмертия я людей не лишаю. Разве что на несколько лет жизнь им укорачиваю.
– В данном случае больше, чем на несколько.
– Брось ты. Тебе сколько? Тридцать? Тридцать два? Лучшее время, стало быть, позади. Сейчас дорога под горку пойдет. Сиськи отправятся в долгое путешествие на юг. В этом возрасте затащить в постель можно разве что оплывшего жиром бухгалтера – больше с тобой никто не ляжет. Видишь, я спасаю тебя от самой безотрадной части жизни. Если разобраться, я еще тебе одолжение делаю. Ты футболом, случайно, не интересуешься?
– Нет. А ты?
– Как тебе сказать, болею за «Манчестер юнайтед», а не за футбол.
– В смысле?
– Объясняю. Настоящий футбольный болельщик хочет смотреть футбольный матч – восхищаться мастерством игроков, темпом, интригой. Я же хочу одного – чтобы «Манчестер» выигрывал все матчи до одного со счетом десять-ноль. Даже если команда противника вообще на поле не выйдет, я тоже возражать не буду. Хоть бы ее вообще не было. Мне главное, чтобы «Манчестер» побеждал все команды на свете, побеждал снова и снова. Со счетом десять-ноль. Чтобы приземлилась летающая тарелка, чтобы из нее вышли одиннадцать гребаных инопланетян и чтобы моя команда их обула – десять-ноль. Чтобы «Манчестер» был величайшей футбольной командой в истории космоса. Чтобы успех моей команды затмил всю мировую историю. Чтобы «Манчестер юнайтед» ассоциировался у всех со счетом десять-ноль.
