На этот раз меня поразила собственная уверенность в том, что душа моя не рассталась с телом. Давно не напоминавшие о себе чувства – самосохранения и досады – вдруг вырвались на волю, и я напутствовал стремительно удалявшуюся машину характерным жестом, хорошо известным на всех континентах этой планеты, за исключением Антарктиды.
К моему удивлению, вдали вновь послышался визг шин, машина на мгновение резко замерла и начала стремительно ускоряющееся возвращение, сопровождающееся тупыми звуками клаксона. Задев меня бампером, машина остановилась, и из нее выкатился водитель, резко открыв дверцу одним четким, отработанным движением.
Надвинувшись вплотную, так что я оказался с ним нос к носу, он заорал – хотя, учитывая полное отсутствие разделявшего нас расстояния, в этом не было нужды:
– Ты что-то хотел мне сказать?
Водила был лет тридцати с небольшим и отличался весьма дюжим сложением; одного взгляда было достаточно, чтобы догадаться: этот человек не жалеет времени на однообразное поднятие тяжелых металлических предметов. Такому ничего не стоило оставить от меня одно мокрое место, даже если бы у меня за спиной стояла пара-тройка других философов (Бэкон и Фон Гартман, например, с монтировкой и разводным ключом в руках): в том, что касается вышибания мозгов, он был искушен не хуже, чем я – в философии досократиков.
Я видел, как на той стороне проспекта напрягся Юпп. Выражение, застывшее на его лице, не предвещало ничего хорошего.
Можно было не задаваться вопросом – отделает меня мистер Бык или нет. Вопрос заключался лишь в том, когда он к этому приступит. Чтобы угадать его намерения, не нужно было тестирование с использованием карт Зенера. Обычно я в таких случаях разворачивался и быстрее семенил прочь, безмолвно принимая бесчестье, а то и пинок в придачу. Но дело в том, что обычно вы не носите с собой пистолет.
Улица была пустынна. Я сделал это потому, что (a) я не горел желанием собирать зубы с асфальта и (b) всю жизнь я только и делал, что утирался, а тут, когда жизни этой осталось всего ничего, мне (впервые за пятьдесят лет) привалил шанс выбить дерьмо из говнюка на тачке.
– Сказать? Вряд ли, – ответил я с холодностью, которую оценил бы любой философ, к какой бы школе он ни принадлежал. Надменное самообладание. Я извлек из кармана «Desert Eagle» (автоматический пистолет калибра 0.50, чья убойная сила (не важно, что это такое) на шестьдесят процентов больше, чем у автоматического пистолета калибра 0.44 (опять же, что это значит – несущественно)), и нажал на спуск. К счастью, пистолет сработал: право слово, я не имел ни малейшего представления, взведен ли он, заряжен и где у него предохранитель. Выстрел прозвучал оглушительно громко, при этом «Eagle» едва не выбило у меня из руки.
Пуля подчистую разнесла лобовое и заднее стекло машины. Мистер Бык, судя по всему, испытывал некоторые затруднения, пытаясь соединить в сознании маячивший у него под носом пистолет, мои слова и брызнувшие, как конфетти, осколки стекла.
– У него пистолет, – объяснил бугаю его дружок, выбравшийся из машины (вне всякого сомнения, затем, чтобы лучше видеть кровавую сцену) и соображавший заметно быстрее, чем его компаньон.
– А теперь давайте-ка: на землю и руки за голову. Сразу почувствуете себя лучше, – скомандовал я.
Им оставалось лишь грызть гудрон, я же еще пару раз выстрелил по машине. Пули со звоном впились в кузов, не причинив тому особо существенных (то есть накладных для хозяина машины) повреждений, хотя я на это весьма рассчитывал. (Юпп потом объяснил мне, что если хочешь изрешетить машину – пусть проветривается, – нужно какое-нибудь скорострельное оружие, а не «Орел», созданный, чтобы с чувством, с толком, с расстановкой укокошить ближнего своего.) Тем не менее я выстрелил еще пару раз. От одного из этих выстрелов хотя бы загорелся бензин. Не то чтобы картинно полыхнул, но язычки пламени все же поубавят потребительскую стоимость машины и ее цену при продаже. Интересно взглянуть, как эти дуболомы будут заполнять страховую анкету...
Что касается грубой силы: это срабатывает. А если она и получает недоброжелательную оценку в прессе, то лишь потому, что люди, занятые прессингом своих ближних, делают это неумело. У риторики есть определенные достоинства, и, может статься, было бы нешуточным достижением наглядно представить этому типу всю недальновидность его враждебного отношения к миру, но это заняло бы слишком много времени, и мы создали бы помеху уличному движению.
Также следует сказать, что презрение нашей братии к средствам физического убеждения восходит к тому далекому прошлому, когда их уделом нередко были костры и подземные казематы, – в то время как тучные мира сего наслаждались массивными золотыми украшениями и податливыми красивыми женщинами, всегда готовыми ублажить власть имущих. Насилие решает все проблемы, превращая эти проблемы в несуществующие. Спросите карфагенян. Спросите греков, кончивших свои дни секретарями у римлян. Спросите филистимлян. Спросите сибаритов. Спросите милетян. Спросите пепел александрийской библиотеки. Поджарьте-ка гоморрцев – слабо?
Раскорячившись, я встал на спины этой парочке, трепетно прижавшейся к земле.
– Вот теперь, пожалуй, я готов поделиться кое-какими соображениями. Просыпаясь сегодня утром, вы, часом, не задумались о том, что вас может ждать смерть на редкость унизительная?
– Нет.
– Что ж, виной всему недостаток воображения.
Наличие пистолета в руке сродни правильно выбранной посылке в сократическом диалоге.
– Человеку следует постоянно размышлять о том, чего он достоин, каждый день проживая как последний. Можете ли вы предложить какой-нибудь довод, который помешает мне отстрелить вам яйца?
– Это было бы незаконно!
Мистер Бык так и не понял, почему над его словами я смеялся до слез. Юпп спокойно созерцал происходящее:
– Черт побери, сроду не видел, чтобы тачку расстреляли так аккуратно!
* * *
Мы поспешно покинули сцену на своих двоих – удивительно, но именно этот метод доказал свою эффективность, коли надо избежать встречи с полицией, прибывающей на место преступления на машинах. Путь наш лежал в «Чикаго» – район заведений, у порога которых общепринятое законодательство Франции теряло свою силу и вступала в действие антимораль: завсегдатаи этого притона скорее предпочли бы, чтобы их близких замариновали на ночь в имбирном соусе с острым перцем, а наутро поджарили бы на решетке и подали на стол каким-нибудь презренным ублюдкам, нежели согласились бы хоть на йоту облегчить жизнь полиции.
Я предавался размышлениям о мистере Быке – мне не давал покоя тот факт, что я бы мог изменить его жизнь; дегустация гудронового покрытия на участке шоссе рядом со старой гаванью могла бы подвигнуть его на осознание того, что вся его прошлая жизнь была ошибкой. Может, только затем я и пришел в этот мир, все перипетии моей судьбы должны были привести меня именно к этой точке: меня тщательно готовили к исполнению одной-единственной миссии. А может, и нет.
