Это был не единственный раз, когда я пыталась «сбежать» из клуба. Было еще две попытки.
Я решила записаться в какой-нибудь танцевальный класс, спросила у Хорхе, что он мне порекомендует, потеряла бумажку с адресом и поняла, что мне не так уж и хочется заниматься в группе. Собственно, мне и без надобности (я уже перешла на ту стадию, когда мне больше никто не поможет). В клубе была небольшая комната для репетиций, с зеркалами и балетным станком, где я могла заниматься хоть до посинения.
Однажды я попыталась «выйти в свет» с Рино. Рино знал Барселону, а я всегда думала, что ходить по незнакомому городу надо в компании знающего человека. Так выходит гораздо приятнее и интереснее. Плюс к тому я уже предвкушала, с какой завистью женщины Барселоны будут смотреть на меня под руку с Рино (они же не знали, что в плане интеллектуального общения он был равнозначен фонарному столбу и что у нас с ним – чисто физические отношения). В то время Рино как раз снял маску, и мне было странно смотреть на его лицо, потому что, во-первых, я к нему не привыкла, а во-вторых, это было что-то вообще запредельное – в жизни таких не бывает. Он согласился сходить со мной в город, как я понимаю, вовсе не потому, что ему хотелось куда-то со мной сходить, а потому что ему надо было попрактиковаться в английском – с видом на будущую карьеру в Голливуде. По-английски он говорил с запинками, неинтересно и пресно, но большей частью – правильно. Было воскресенье, наш выходной. Я поговорила с Рино за обедом, и мы договорились, что встретимся в семь и пойдем погуляем по городу, а заодно и поужинаем.
Да, каюсь, я провозилась с прической и макияжем почти полдня, а потом еще долго решала, чего надеть. Может быть, в жизни такое случается только раз, но я смотрела на себя в зеркало и думала: кто на свете всех милее? Кто на свете всех прекрасней? Обычно, когда смотришься в зеркало, чего-то всегда не хватает для полного счастья: то платье уже не такое новое, то платье уже не такое стильное, то платье уже не такого оттенка красного, то загар слишком бледный, то откуда-то набежали лишние килограммы, то ремешок для часов надо новый. Но в тот вечер мое отражение лишь улыбнулось мне и пожелало приятного вечера. И дело не в том, что я выглядела безупречно. Я выглядела счастливой, дальше некуда.
В пять минут восьмого я уже сидела на кровати и ждала Рино, который должен был за мной зайти. Но через десять минут напряженного ожидания я решила, что надо бы поторопить своего кавалера – жалко было терять драгоценное время. Я выскочила в коридор и… наткнулась на Рино. Он как раз вышел из душа: весь в облаках пара, с полотенцем, обмотанным вокруг талии. Я слышала, как он уходил в душ. Это было четыре часа назад.
– Что-то мне как-то не нравятся мои круглые пронаторы, – посетовал он.
– У тебя замечательные круглые пронаторы.
– Это ты говоришь, чтобы меня утешить.
– Вовсе нет.
– Вот эта мышца, – он напряг мышцы предплечья и ткнул пальцем в ту, о которой шла речь, – по-моему, она слабовата.
Он пошел к себе в комнату. Я никогда у него не была. Я и сейчас не стала заходить, но все-таки заглянула внутрь из коридора: м-да, столько всякой косметики, лосьонов и кремов найдется еще далеко не в каждом специализированном магазине косметики и средств по уходу за кожей. Это был просто какой-то музей мировой истории туалетных принадлежностей, где зачем-то стояла кровать. На стенах висели анатомические плакаты с подробным описанием всех групп мышц. Женщины часто скорбят, что мужики совершенно не следят за собой, но теперь я могу со всей ответственностью заявить, что мужики, которые только и делают, что прихорашиваются, – ничуть не лучше, если не хуже. Я уже поняла, что ждать мне придется долго, потому что даже самому решительному человеку на свете все равно будет очень непросто выбрать лосьон и увлажняющий крем из нескольких сотен, имеющихся в наличии. Я вернулась к себе.
Когда Рино наконец остался доволен своим божественным видом – то есть часа через два, – мне изрядно обрыдло слоняться без дела (плюс к тому я успела проголодаться). Слоняться без дела – занятие во всех отношениях приятное, но слоняться без дела в ожидании кого-то, кто никак не идет, – это уже раздражает. Однако явление Рино мгновенно развеяло мою злость.
Он был просто великолепен: дорогой элегантный костюм, видно, что совсем новый, который сидел на нем как влитой, роскошный кожаный ремень, тоже совсем-совсем новый, ослепительно белая рубашка – буквально только что из магазина – и итальянские туфли ручной работы, начищенные до зеркального блеска, к которому не придрался бы даже самый тупой и ражий из армейских сержантов-майоров. Я никогда не была фетишисткой, но тут мне почти захотелось заняться сексом с этой одеждой. И Рино, надо сказать, был под стать своему одеянию. От него веяло скрытой угрозой, щекочущей нервы; всем женщинам хочется мужика, который ведет себя так, как будто он сейчас совершит что-нибудь безрассудное и жестокое, например, изнасилует тебя на месте в особо извращенной форме – ну или хотя бы такого, который на это способен, – однако вряд ли кому-то понравится, если мужик что-то такое затеет на самом деле, разве что некоторым ненормальным, которые находят удовольствие в том, чтобы часами сидеть в полицейском участке или резаться о разбитое стекло. Мне опять захотелось замуж. Немедленно.
Мы направились к выходу, где, как обычно, валялся Человек-Половичок. Этот Половичок – итальянец, член Европарламента – все время пытался острить и выдавать импровизированные афоризмы житейской мудрости, причем сразу на нескольких языках. Надо сказать, с мудростью и остроумием у него было туго. Если бы он ограничивался стандартным набором фраз из репертуара местного дурачка типа «взбодритесь, все не так страшно» или «хорошая ночка для этого дела», это было бы еще терпимо и даже по-своему мило, но ему обязательно надо было изобретать что-нибудь оригинальное, и в итоге он выдавал что-то вроде: «Каждый поцелуй – это как величайшее сопряжение ксилофонов». Хорхе уже не знал, куда от него деваться, потому что в последнее время Человек-Половичок впал в уныние, сделался мрачным и злобным и принялся донимать посетителей вопросами типа, когда они в последний раз проверялись у своего онколога.
– Добрый вечер, юные любовники, – сказал он, когда мы выходили. – Никто не ручается за удовольствие, но боль будет точно.
Да уж, веселенькое напутствие. Но я все равно была на седьмом небе от счастья. Сердце радостно замирало, а душа трепетала. Это был знаменательный вечер – лучший из лучших. Этот вечер запомнится мне на всю жизнь. Теплая летняя ночь, целый город у моих ног, весь остальной мир – просто пригород Барселоны, со мной – красавец мужчина, прямо бог красоты. Ну, если не бог, то уж полубог – точно. Теперь я до конца своих дней могу жить на диете победного ликования.
Мне хотелось вкусно поесть, напиться в хлам, наделать глупостей, прогулять всю ночь до утра и поразить Рино и всех барселонцев своими отчаянными поступками. Это будет волшебная ночь – ночь, когда все мечты воплощаются в явь.
Рино остановился у входа и покачал головой.
– Нет, я не могу. Мне нельзя никуда выходить.
