Брак Гулин рассыпался прахом, бывший муж хочет ее убить, но она держится. Не унывает. Хотя, когда распадается семья, это всегда неприятно и больно. И люди, как правило, переживают по этому поводу. Даже если они сами были инициаторами разрыва. Даже если их брак был обречен с самого начала. Тут как с простудой: кто-то простужается чаще, кто-то – реже, но я не знаю ни одного человека, который хотя бы раз в жизни не слег с простудой. Так что Гулин, наверное, тоже страдает. Просто по ней этого не заметно. Потому что она не из тех, кто впадает в отчаяние. И она не зациклена на своих проблемах.
Гулин угощает меня и Напалма своими блинчиками. Ее хорошее настроение отчасти объясняется тем, что она устроилась на работу. Причем с проживанием на месте. Ее наниматель неизлечимо болен, наполовину парализован, и при нем уже состоит целый штат медсестер и сиделок, которые дежурят по расписанию. Ему нужен помощник для бизнеса, который всегда будет рядом. Круглосуточно, семь дней в неделю. То есть, Гулин не просто сиделка, а вроде как секретарь. Хотя и сиделка тоже. Лично я никогда бы не смог ухаживать за лежачим больным. Это тягостно и тоскливо. Но Гулин это не пугает.
– Ничего, в жизни всякое может случиться.
Я уверен, что Гулин отлично справится с этой работой. Но на что ей рассчитывать? Каково будет вознаграждение? Ее наниматель долго не протянет, а когда он умрет, ей придется снова искать работу, тратить время и силы. Как бы классно она ни справлялась с подобной работой раньше, ей снова придется доказывать, что она это может. В принципе, должность помощника или секретаря – это очень неплохо, но в случае с Гулин она не дает никаких перспектив. Когда человек устраивается на работу, он так или иначе рассчитывает, что начальство заметит его старания. Он надеется на повышение, на прибавку к зарплате. А на что надеяться Гулин? Даже если ей удастся устроиться на новое место практически сразу, ей вряд ли зачтется тот опыт, который она приобрела на предыдущей работе.
Гулин редко готовит, потому что, похоже, она почти ничего не ест. Она в джинсах и белой футболке. В общем, нормальный наряд. Но это самые дешевые джинсы и самая дешевая футболка, которую только можно достать в этой части света. Я считаю себя неплохим человеком, но мне почему-то всегда неловко и даже стыдно, когда я встречаю кого-то, кто явно сильнее и крепче меня; кто умеет жить скромно, и при этом не плачется и не жалуется, а наоборот, улыбается и радуется жизни; кто умеет и знает гораздо больше; кто во всех отношениях лучше меня – скажем проще.
– Мы будем скучать по тебе, – говорит Напалм и тянет руку за четвертым блинчиком.
– Я буду вас навещать, – отвечает Гулин. Она попросила Сиксто оставить ей комнату. На всякий случай. Вдруг там что-то сорвется, с ее нанимателем. Напалм уже вызвался присматривать за Ориноко. Я беру уже пятый блинчик. Я почти не участвую в разговоре. Не люблю говорить с набитым ртом.
– Тиндейл, ты не хочешь задать мне вопрос? – спрашивает Гулин. – Сегодня – особенный вечер. Сегодня и только сегодня ты можешь задать мне любой вопрос. И я не обижусь.
Честное слово. Любой вопрос.
Это вполне очевидный флирт.
Мне бы очень хотелось спросить: “Как стать таким же, как ты? Что нужно сделать, чтобы стать таким же, как ты? Я могу что-нибудь сделать?” Но я знаю, что это такие вопросы, на которые нет ответов. Вернее, они есть, только все отрицательные.
Нет. Никак. Ничего.
Но я все же придумал вопрос.
– В чем смысл жизни?
Гулин смеется.
– Так в чем смысл жизни?
– Я сказала, ты можешь задать мне любой вопрос. Но не обещала, что я на него отвечу.
Я бы не назвал Гулин красивой женщиной: у нее слишком жесткое лицо и массивная фигура. Но она симпатичная. Очень приятная внешне. Да, наверное, это самое точное определение. Красота – это не главное, на самом деле. Но для того чтобы это понять, нужно время. Понимание приходит с годами, а годы уходят.
– Я хотел с тобой поговорить. – Судя по голосу Пройдохи Дейва, у него явно что-то случилось. – Хотел попросить тебя об услуге. Ты же теперь кормишь бездомных, вместо иерофанта. И я хотел попросить… если ты вдруг увидишь одного человека… ну, чтобы ты мне сообщил.
– Да, конечно. – Я только рад оказать Дейву услугу. После всего, что он для меня сделал.
Дейв кладет передо мной фотографию.
– Вот он, этот человек.
Мужчина на снимке радостно улыбается, салютуя фотографу бутылкой пива.
– А кто это?
– Мой брат.
Теперь, когда Дейв сказал мне про брата, я вижу, что они действительно очень похожи. Только брат явно потяжелее. Такой громадный толстяк. Но семейное сходство вполне очевидно. Те же глаза, те же брови домиком.
– Да. Мой брат. Он… у него… у него были большие проблемы. Большие проблемы. Я не знаю, где он теперь. Мы с ним не общались уже полгода. Он вообще потерялся. Вполне мог податься в бомжи. Так что, если ты вдруг увидишь его, когда будешь кормить бездомных, дай мне знать, хорошо? Я буду очень
тебе обязан. Да, очень обязан. Его зовут Горас. Гораций.
– Он старший брат?
– Да. Он… он меня научил боксу. Мы с ним остались вдвоем, без родителей. Он… он заботился обо мне.
На словах “он заботился обо мне” у Дейва срывается голос. Больше он не говорит ничего. Сидит и рыдает. Я передаю ему бумажную салфетку (в кабинете иерофанта всегда есть запас бумажных салфеток). Дейв делает глубокий вдох и пытается взять себя в руки.
– Не знаю, что на меня нашло. Разрыдался, как истеричная барышня… Распустил нюни. Что ты теперь обо мне подумаешь?
Дейв боится, что я перестану его уважать, потому что он проявил слабость и дал волю слезам. Но я-то знаю, что в рейтинге силы духа отстаю от него пунктов на двести, если не больше. Он был боксером, дрался на ринге с мощными, свирепыми, хорошо подготовленными соперниками, главной задачей которых было серьезно его покалечить или даже убить. Но он выстоял. Не дал себя сломить. Я бы точно сломался. Потому что я слабый. А Дейв, он сильный. Хотя и у сильных людей есть свои слабые места. Кстати, любопытная тема для размышлений. Например, крутой парень, который ничтоже сумняшеся прирежет случайного прохожего за горстку мелочи, почему-то смущается и не может выдавить из себя ни слова, когда видит девушку, в которую влюблен. При всей своей крутизне он стесняется пригласить девушку на танец. Почему так происходит? Откуда такая несообразность? Хотя, разумеется, если кто-то всерьез озабочен своей крутизной, это как раз показатель, что он ни разу не крут. Тот, кто действительно круче всех, никогда не считает себя крутым.
– Каждый может сорваться. И потом, я же пастор. Духовник. При мне плакать не стыдно.
– Никакой ты не пастор.
– Еще какой пастор! Ты просто не знаешь.
– Горас был слишком добрым и великодушным. Многие люди, оказавшиеся на улице, попали туда потому, что совершили какую-то ошибку. Горас был слишком великодушным.
