Прежний Тиндейл Корбетт сейчас бы вежливо согласился.
– Нет, спасибо. Мне завтра рано вставать, так что хочу лечь пораньше.
Моя комната – абсолютно пустая и белая. Есть в ней какая-то возвышенная чистота. И это весьма символично. Огромное белое чрево, которое произведет на свет нечто великое. Хотя насчет кровати Сиксто, пожалуй, был прав. Пол бетонный и очень холодный. Даже два-три одеяла никак не спасут. Но мне нужна своя база. И я не хочу тратить деньги на номер в мотеле.
Приношу из коридора какую-то дверь, которую еще не навесили на петли. Беру там же пустые банки из-под краски и сооружаю импровизированную кровать. Как ни странно, но получилось вполне удобно, но я все равно не могу заснуть. Лежу, ворочаюсь с боку на бок.
И вовсе не из-за кровати. Меня часто мучает бессонница.
Лежу, размышляю о мести. Я всю жизнь честно платил налоги, и мои родители тоже платили налоги. А потом мать заболела, и ее положили в больницу, вот только в больнице ее не лечили. Там вообще ничего не делали. То есть, что получается? Ты всю жизнь платишь налоги и не получаешь вообще ничего. Нет, даже не так: ты получаешь дерьмо на палочке. Мой начальник всегда недовольно кривился, когда я просил дать мне отгул, чтобы съездить к матери в больницу. А потом, когда меня увольняли, мне припомнили эти отгулы.
Я размышляю о мести. Это опять проявление слабости, при-чем совершенно бессмысленной. Гони от себя эти мысли. Не трать понапрасну душевные силы. Иди к своей цели. Не отвлекайся. Но ярость клокочет внутри, ярость рвется наружу. Меня распирает от злобы. Гнев прорывается рассерженным пердежом. Перед мысленным взором вновь и вновь предстает очень даже заманчивая картина с участием моего бывшего начальства и разъяренного меня с железным прутом в руке. Месть колонизирует наши мысли. Все истории по телевизору, в фильмах, в книгах – в девяти случаях из десяти это истории о мести. Почему? Потому что в реальности отмщение не осуществляется никогда. Атак хоть почитать, посмотреть…
Я засыпаю, пытаясь решить, кого я найду и убью в первую очередь, если цивилизация рухнет.
Просыпаюсь с рассветом, совершенно разбитый. Что я здесь делаю? Сплю на снятой с петель двери, вдали от дома, и хочу обмануть всех и каждого, представившись Господом Богом.
Я читаю молитву. Потому что ничего другого мне не остается. Я молюсь не за себя. Я молюсь за всех. Прошу Господа Бога, чтобы он навел в мире порядок, и все стало правильно и справедливо. Да, конечно, пусть он спасет меня. Но пусть он спасет и всех остальных. Почему мы должны непременно пройти через это… через это… через все это… почему обязательно нужно, чтобы нас давили и попирали ногами? Но тут я неискренен, потому что в глубине души мне вовсе не хочется справедливости и порядка для всех. А хочется лишь для себя.
Иду умываться, долго разглядываю себя в зеркале. Проницательные наблюдатели, постоянно следящие за состоянием Тиндейла Корбетта, сразу же понимают, что объект наблюдения дошел до ручки. Я предложил бы такой заголовок: “Портрет человека на грани срыва”. Устраиваюсь на толчке в отчаянной попытке избавиться от безысходности.
Напалм ждет меня на кухне.
– Хочешь кофе? А вафель? Я пеку классные вафли.
– Спасибо, но я спешу. У меня встреча.
Мне нужно составить хотя бы примерный план действий. А думать лучше на сытый желудок. Сажусь в машину, собираюсь поехать куда-нибудь, где кормят вкусно и дорого. Завожу мотор, и тут мимо меня проезжает чернокожий подросток, голый по пояс. Он едет на велосипеде, вообще не держась за руль, потому что обе руки у него заняты. Он что-то нюхает на ходу. Я смотрю ему вслед и завидую белой завистью. Потому что ему хорошо. Он приятно проводит время. Велосипед совершенно “убитый”, штаны у парня все в дырках, но ему хорошо. Он не парится по пустякам. Все дело в твоем отношении. Если тебе все равно, то тебе все равно.
По дороге на Оушен-драйв я вновь задумываюсь о самоубийстве, но теплое солнце на открытой террасе и яйца “Бенедиктин” с хорошо прожаренным беконом быстро поднимаютмне настроение. Мне нужно составить подробный план, как стать Богом. Как именно? Как быстрее? Как лучше? Стоит ли сосредоточиться исключительно на том, чтобы добиться признания в качестве Господа Бога, или же стоит подумать еще и о деньгах? Даже в режиме жесткой экономии уже через несколько месяцев я останусь вообще без гроша.
В общем, надо как следует все обдумать.
Из-за столика справа поднимается вполне интересная дама. Ей уже хорошо за тридцать, ее время проходит, в ее взгляде – печаль и горечь, приметы неумолимого времени. Но она элегантно одета, ухожена и по-прежнему уверенно демонстрирует свою грудь. У нее те же проблемы, что и у Напалма: безысходность, сомнение, крушение всех надежд, одиночество, сухая кожа. Но она путешествует первым классом. Все-таки женщинам проще, а красивым – в особенности. Как бы все ни повернулось, эта дама, которую я разглядываю в ресторане, вряд ли умрет в одиночестве и нищете. Я знал нескольких красивых женщин, которые были несчастны и даже очень несчастны, но я не знал ни одной, которая была бы одинокой или отчаянно бедной.
Женщина достает кошелек и открывает его так неловко, что вся мелочь высыпается на пол. Я поднимаю и отдаю ей две монетки, закатившиеся под мой столик. Вот неплохая возможность начать разговор. Завязать знакомство. Мы могли бы с ней встретиться, выпить кофе или, может, чего покрепче, узнать друг друга поближе, воспылать страстью, заняться сексом… и что потом?
Я улыбаюсь и ухожу, не заплатив.
Глава 2
Это очень непросто – найти работу.
Выбор отнюдь не велик. У меня нет разрешения на работу, а это значит, что меня могут взять далеко не везде. Но даже если бы мне удалось выправить поддельные документы, все равно пришлось бы изрядно побегать, прежде чем где-то устроиться. Но мне просто необходимо найти работу. Мне надо чем-то отвлечься. Потому что я знаю, как легко погрузиться в рефлексию и довести себя до полного отвращения к жизни.
Меня уже почти берут в сувенирную лавку, где продаются футболки и прочее барахло для туристов. Но пропавший продавец, которого уже и не ждали, появляется как раз в тот момент, когда мне объясняют, как работает кассовый аппарат. Еще два дня беготни, и я все же устраиваюсь на работу: продавцом прохладительных напитков и легких закусок в крошечной будке на самом немодном участке пляжа.
Первый день на работе. Открываю палатку. Настроение бодрое. На улице пасмурно и для Майами – прохладно. На моем попечении: три огромных коробки с мороженым, лимонад, кока-кола, булочки и гамбургеры. Владелец палатки, мистер Ансари, дает мне пять долларов мелочью – на сдачу – и уходит, забрав у меня залог в пятьдесят долларов и предупредив, что если я попытаюсь его обмануть, он разыщет меня и прикончит собственноручно.
Народу на пляже немного. Желающих перекусить – и того меньше. Минут через сорок к палатке подходит шарообразная тетка с пятилетним ребенком. Ее возмущает, что у меня всего три разных вида мороженого. Тетка страшная, как смертный грех. А я давно замечаю, что люди с уродливой внешностью всегда впадают в одну из двух крайностей: либо буквально искрятся весельем, либо, наоборот, изливаются желчью, обиженные на весь свет.
