— Как вы можете жить в такой темноте? — спросила Вероника.
— А мне очень нравится.
Они дошли до просторного помещения, которым, казалось, заканчивался коридор. Все оно было залито этим голубоватым факельным светом. Делабранш объяснил, что такой свет дает некая субстанция, которую он выделяет из костей животных. Посыпал один из факелов каким-то черным порошком, и свет сделался ярче. Теперь можно было лучше разглядеть большой зал, потолок которого исчезал в непроницаемом мраке. Там стояло множество столов, уставленных стеклянными ретортами, колбами и иными сосудами неизвестного назначения. Один из столов целиком занимал сложный аппарат, состоящий из больших и малых емкостей, соединенных трубками.
— Перегонный аппарат, — сказал Маркиз.
— Вижу, ты, сударь, кое в чем разбираешься. Да, это перегонный аппарат, изобретенный, кстати, женщиной. —
' Делабранш любезно повернулся к Веронике. — Только женщина могла придумать устройство, позволяющее извлекать из любой субстанции ее летучий дух. То есть, в некотором смысле, получать душу всякой вещи. Женщин много в чем несправедливо обвиняют, а они-то как раз обладают гораздо большей способностью к общению с миром души. Дистилляция — преудивительная штука, ничего более ценного алхимики не изобрели. С ее помощью можно добыть из растения, металла, камня чистейшие силы, скрытые в недрах материи, — дух, энергию, саму основу существования. Согласитесь, что это гениальное открытие.
Делабранш стал показывать содержимое стеклянных сосудов, поочередно поднося каждый к свету. Чего там только не было: клочки бумаги, высохший мох, дохлые съежившиеся мухи, камень, измельченный в радужно переливающийся порошок, какие-то семена, волосы, больше похожие на звериную шерсть, лепестки цветов.
— И вы собираетесь все это перегонять? — спросил Маркиз, поднимая на уровень глаз сосуд с чем-то особенно омерзительным.
— Именно так, мой дорогой. Дистилляция ведь высвобождает из материи дух, иначе говоря — то, что в ней всего совершеннее, — следовательно, смесь экстрактов изо всех, какие ни есть на свете, веществ будет обладать особой силой. А что есть сумма эссенций, как не совершеннейшая, божественная субстанция? Разве не во всем сущем содержится дыхание Божье? Смешайте эссенции, извлеченные из всех субстанций, и получится чистое дыхание Бога! Вот это и будет панацеей.
— И вы хотите изо всего получить дистилляты? — изумленно спросил Маркиз.
— Да, — спокойно ответил Делабранш. — Вот здесь находится, скажем, сотая часть нужных мне эссенций. Впереди еще много работы.
И Делабранш приблизил факел к стоящей на центральном столе большой стеклянной бутыли. Ее дно было едва прикрыто густым коричневым сиропом.
— А теперь я вам покажу кое-что, что вас наверняка поразит.
Обогнув столы, старик подошел к стене. Голубоватый свет озарил еще одну дверь. Навалившись на створку, Делабранш с трудом ее отворил. Изнутри повеяло странным, тревожным духом, похожим на вонь гниющего мяса, смешанную с запахом ржавого железа. Что-то было в этом смраде неестественное, не существующее в природе. Вероника невольно попятилась. Делабранш переступил порог первым. В помещении было светло как днем — вероятно, из-за десятков голубых факелов. На лицах липкой пленкой оседала пропитанная этим странным запахом влага. Старик живо направился к стоящему посередине столу и весело заговорил:
— Добрый день, добрый день, как спалось? У нас нынче гости. Настоящие гости из далекого мира. Подойдите сюда, дети мои, — обратился он к Маркизу и Веронике. Они приблизились к столу. Гош, ошеломленный запахом, остановился в дверях, не осмеливаясь сделать дальше ни шагу.
В стеклянном сосуде размером с изрядную дыню плавал в прозрачной жидкости маленький человечек. Он был наг. Кожа его была удручающе бледной, хотя, возможно, такой эффект создавала игра голубых отсветов. Аккуратную головку обрамляли неровные пряди коротких черных волос. В больших темных глазах отражался какой-то нечеловеческий ум. Любой художник, увидев это лицо, счел бы его красивым. Нежное тело имело идеальные пропорции, но там, где каждый из людей помечен клеймом пола, у человечка не было ничего. Гладкая белоснежная кожа. Возможно, поэтому он ассоциировался скорее с женщиной — хотя у него не было не только грудей, но даже намека на соски. На белом, чуть выпуклом животе отсутствовал пупок. Существо держалось на поверхности жидкости, не шевеля ни руками, ни ногами. Висело в ней, как саламандра, посаженная в аквариум. Красивые темные глаза, кажется, лишенные зрачков, с холодным высокомерным вниманием следили за каждым движением посетителей.
Делабранш постучал по стеклу костистым пальцем и заговорил таким тоном, каким родители говорят со своими маленькими детьми. Человечек молниеносно метнулся к пальцу, точно хотел укусить его через стекло. Делабранш инстинктивно отдернул руку.
— Голодная тварь, — сказал он себе, словно забыв о присутствии гостей, которых сам же сюда привел.
Взяв деревянную палочку, Делабранш обмакнул ее в колбу с жидкостью, похожей на белое вино. На кончике повисла золотистая капля, которая затем с тихим всплеском упала в бутыль. Существо неспешно зашевелило губами. Теперь оно смахивало на неподвижную рыбу, медленно, механически фильтрующую воду. Темные глаза тоже стали какими-то рыбьими, но в них еще отчетливее проступила глубинная и совсем уж непонятная людям мудрость. Мудрость, которую излучают морские волны и луна с ее меняющимися фазами; мудрость, направляющая черепаху к морю после того, как она отложит в песок свои драгоценные яйца; помогающая ящерке прокладывать путь в траве; позволяющая округлой куколке лишь ей известным способом превращаться в бабочку. Взгляд этих глаз притягивал, захлестывал, засасывал, подобно омуту. Встреча с ним была встречей с целым миром, но только под покровом ночного мрака, в лучшем случае — при свете луны; и мир этот был новый, неведомый, но, конечно же, дающий начало другому, светлому и понятному. Маркиз и Вероника погрузились в темный взгляд точно в реку и, как загипнотизированные, подчиняясь течению, плыли в сторону еще не получивших названия морей. Лишь голос Делабранша вырвал их из этого тихого путешествия.
— Я кормлю его эссенцией моей крови. Агсапит 5ап§шшз питапь
[6]
В некотором смысле он — мое дитя.
Маркиз заморгал глазами.
— Я много читал на эту тему, но не думал, что такое возможно, — негромко проговорил он. — Невероятно. Просто невероятно. Кто-нибудь об этом знает?
— В трудах древних философов часто встречается вопрос: может ли природа или, скорее, человеческое искусство создать человека вне пределов женского тела, без участия естественной матери? Или это под силу одному Богу? Я даю ответ. Создание гомункулуса ничуть не противоречит ни тайному искусству, ни природе. Оно, как видите, возможно. Надо только найти способ. — Делабранш заколебался, как бы опасаясь сказать слишком много. — Но поскольку я все равно знаю, куда вы едете, и понимаю, что по возвращении — если вернетесь — ваши знания будут превышать мои, то я могу открыть вам секрет гомункулуса. Да и так меня уже давно тревожит мысль, что с ним будет, когда я умру. Кто захочет перегонять для него собственную кровь?
