Эмоция животного даже более чистая, ее не разбавляет никакая мысль.
Лялька знает, что есть Бог. Она воспринимает его постоянно, а не как люди, лишь в редкие моменты. Лялька чует его запах среди трав, ведь время не отделяет ее от Бога. Поэтому в Ляльке есть доверчивость по отношению к миру, какой нет ни у одного человека. Подобная доверчивость была у Иисуса, когда он висел на кресте.
Время внуков Попельского
Сразу после окончания школьного года дочка Попельских, та самая, что ходила когда-то по парку с большой собакой, теперь привозила в Правек своих детей и детей своих братьев. Мися готовила им три комнаты наверху, а если была необходимость, еще и комнату внизу. Так к концу июня взлелеянный в мечтах пансионат Павла Божского начинал работать на полных оборотах.
Внуки Помещика Попельского были рослые и шумные. Собственно, они ничем не напоминали своего деда. Как это обычно бывает в хороших семьях, там были одни мальчики и только одна девочка. Ими занималась няня, каждый год одна и та же. Няню звали Зузанна.
Детвора целыми днями сидела у реки, в том месте, которое называлось Исход и куда со всей окрестности приходила молодежь купаться в Черной. Помещик Попельский когда-то поставил на реке шлюзы и регулировал ими приток воды к прудам. Теперь прудов уже не было, но умелое манипулирование шлюзами позволяло летом создавать запруду и метровой высоты водопад. Дедушка Попельский, верно, и не подозревал, какую радость он устроит своим потомкам.
Потом детвора возвращалась к обеду, который Мися часто подавала в саду под яблонями. После обеда они снова шли на реку. Вечером Зузанна организовывала им игру в карты, в страны-города или во что-нибудь еще, лишь бы было тихо. Иногда Витек, который был не намного их старше, разжигал им за горкой костер.
Каждый год в ночь накануне Святого Яна внуки Помещика Попельского выбирались в лес за цветком папоротника. Этот поход стал уже ритуалом, а в каком-то году Зузанна позволила им пойти одним. Внуки Помещика воспользовались такой возможностью и, чтобы никто не узнал, купили в Ешкотлях бутылку дешевого вина. Еще они приготовили оранжад, бутерброды, сладости и фонарики. Сидя на скамейке перед домом, они ждали, когда же наконец стемнеет. Смеялись и шумели, радовались по поводу спрятанной бутылки.
Внуки Помещика Попельского притихли только в лесу, но не потому, что у них испортилось настроение, а потому что лес в темноте казался им страшным и могущественным. Они отважно собрались идти на Воденицу, но темнота сдержала эти намерения. Воденица было местом заколдованным. Они пойдут в ольховник, туда, где растет больше всего папоротника. Выпьют вино и будут курить запретные сигареты, как крестьяне из Правека.
Дети шли в сторону реки цепочкой, держась за плечи.
Было так темно, что вытянутые вперед ладони маячили в черноте едва различимыми пятнами. Только небо казалось светлее всего остального мира, окутанного тьмой, — продырявленное звездами великолепие небесного дуршлага.
Лес вел себя, как зверь, который охраняет свое логово, он стряхивал на них росу, высылал неясыть, заставлял зайца внезапно вырваться прямо у них из-под ног.
Дети вошли в ольховник и на ощупь приготовили себе место для пикника. Засветились огоньки сигарет. Вино, выпиваемое впервые в жизни прямо из горлышка, прибавляло смелости. Потом они разбежались по папоротникам, пока кто-то из них не нашел что-то блестящее. Лес тревожно зашумел. Нашедший позвал остальных. Он был в страшном возбуждении.
— Кажется, цветок у меня, кажется, цветок у меня, — только и повторял он.
В переплетении ежевичных зарослей, в сырости папоротниковых листьев мерцало что-то серебристое. Дети разгребли палками эти большие листья и в свете фонариков увидели блестящую консервную банку. Мальчишка разочарованно подцепил ее палкой и забросил далеко в кусты.
Внуки Помещика посидели еще несколько минут, чтобы закончить вино, а потом вернулись на дорогу.
Только тогда консервная банка зацвела, распространяя вокруг необыкновенное серебряное сияние.
Это видела Колоска, которая в ночь равноденствия всегда собирала травы, но она была уже слишком стара, чтобы загадывать желания, к тому же знала, сколько хлопот может наделать цветок папоротника. Поэтому она обошла его издалека.
Время Помещика Попельского
— Не выпьешь ли ты со мной чаю, Мися, когда закончишь? — спросила Мисю дочка Попельских, которая все еще сохраняла девичью фигуру.
Мися распрямилась над тазами, полными грязной посуды, и вытерла руки о фартук.
— Чаю — нет, а кофе с удовольствием.
Они пошли с подносом под яблоню и сели по обе стороны стола. А Лиля с Майей заканчивали мытье посуды.
— Тебе, наверное, тяжело, Мися. Приготовить столько обедов, перемыть столько посуды… Мы тебе очень благодарны за твои старания. Если бы не вы, нам некуда было бы приезжать. А ведь это наши родные места.
Паненка Попельская, которая когда-то очень, очень давно бегала со своими большими собаками по лугам, грустно вздохнула.
— А если бы не вы, мы не выжили бы на зарплату Павла. Этот пансионат — мой вклад в содержание семьи.
— Нельзя так думать, Мися. Женщина ведь работает по дому, рожает детей, занимается хозяйством, сама прекрасно знаешь…
— Но не зарабатывает, не приносит денег.
К столу слетались осы и слизывали нежную шоколадную глазурь с пряника. Миси они не мешали, но Паненка Попельская боялась ос.
— Когда я была маленькая, оса укусила меня в веко. Я была тогда с отцом одна, мама поехала в Краков… это был год тридцать пятый, тридцать шестой. Отца охватила паника, он бегал по дому и вопил, а потом повез меня куда-то на машине. Я едва это помню. К каким-то евреям в город…
Паненка Попельская оперлась подбородком о ладонь, а ее взгляд затерялся где-то среди листьев яблонь и лип.
— Помещик Попельский… это был незаурядный человек, — сказала Мися.
Карие глаза Паненки Попельской подернулись влажной пеленой и стали похожи на капли падевого меда. Мися догадалась, что ее индивидуальный, внутренний поток времени — такой, который носит в себе каждый человек, — повернул назад и в просвете между листьями деревьев теперь проецирует для нее картины из прошлого.
Попельские, выехав в Краков, терпели нужду. Жили на продаваемое скрепя сердце серебро. Многочисленная семья Попельских, разбросанная по всему миру, понемножку помогала родственникам, доставляя им, насколько это было возможно, доллары и золото. Помещик Попельский был обвинен в сотрудничестве с оккупантами, так как торговал с Германией деревом. Несколько месяцев он просидел в тюрьме, но в конце концов его освободили, ввиду психического расстройства, которое подкупленный психиатр немного — правда, совсем немного — преувеличил.
Помещик Попельский целыми днями тогда ходил от стены к стене в тесном жилище на Сальваторе и упрямо пытался на единственном столе разложить свою Игру. Однако жена смотрела на него таким взглядом, что он складывал все обратно в ящик и снова отправлялся в свое нескончаемое путешествие.
