Однако стоит ли жалеть об этом, учитывая количество пустынь и пляжей на свете? Вдруг они состоят из посмертных сущностей тел просвещенных существ?
Как-то я познакомилась с одним китайцем. Он рассказал, как впервые поехал в Индию — это была деловая поездка, со множеством важных встреч и конференций. Его фирма выпускает сложные электронные устройства, позволяющие хранить кровь в течение длительного времени, а также транспортировать органы для пересадки, теперь они вели переговоры относительно открытия в Индии филиалов и рынка сбыта.
В последний вечер он признался своему индийскому контрагенту, что с детства мечтал увидеть дерево бодхи, под которым на Будду снизошло просветление. Мой знакомый воспитывался в буддистской семье, хотя о религии в Народном Китае тогда и заикаться было нечего. А когда стало можно открыто говорить о своем вероисповедании, родители вдруг перешли в христианство, дальневосточную версию протестантизма. Им казалось, что христианский бог лучше опекает своих верующих, что он, так сказать, более профессионален, скорее поможет разбогатеть и встать на ноги. Сын, однако, не разделял их взглядов и сохранил веру предков.
Индийский контрагент все это прекрасно понимал. Он кивал и снова и снова наполнял рюмку моего знакомого, пока, довольные друг другом, они не напились, желая расслабиться после напряженных переговоров и подписания бумаг. Из последних сил, на подгибающихся ногах они спустились в сауну отеля, чтобы немного прийти в себя, — ведь завтра их ждала работа.
На следующее утро в номер моему знакомому принесли письмо с одним-единственным словом — «Сюрприз» — и визиткой контрагента. Возле отеля ждало такси, оно доставило китайца на вертолетную площадку. Не прошло и часа, как он оказался в священном месте, где под большим фиговым деревом Будда пережил свое просветление.
Элегантный костюм и белая рубашка китайца затерялись в толпе паломников. Тело еще хранило кислые воспоминания о выпитом, о жаре сауны и шелесте молча подписываемых документов на новомодной стеклянной столешнице. О скрипе пера, запечатлевшего на бумаге его имя и фамилию. Но здесь он почувствовал какую-то детскую растерянность и беспомощность. Похожие на попугаев пестро одетые женщины, ему по плечо, подталкивали моего знакомого вперед — туда, куда тек этот людской ручей. И он вдруг потрясенно подумал об обетах, которые произносил несколько раз в день, когда выдавалась свободная минута. Обещании всеми своими молитвами и действиями стремиться вести всякое чувствующее существо к просветлению. Эта идея вдруг показалась ему совершенно безнадежной.
Увидев дерево, он — по правде говоря — испытал разочарование. В голове не было ни единой мысли, на память не приходила ни одна молитва. Китаец воздал причитающиеся этому месту почести, много раз поклонился, оставил большие пожертвования и менее чем через два часа уже сидел в вертолете. После обеда он вернулся в отель.
Стоя под душем, под струями воды, смывавшей с него пот, пыль и странный сладковатый запах людской толпы, тел, лотков, вездесущего ладана и карри, которое продавали на бумажных тарелочках и ели руками, китаец подумал: ведь он ежедневно наблюдает то, что так потрясло принца Гаутаму: болезнь, старость и смерть
[66]
. И — ничего. В нем не совершается никакой перемены — честно говоря, он просто привык. А потом, вытираясь белым пушистым полотенцем, китаец подумал, что отнюдь не уверен в том, что желает испытать просветление. Действительно ли он хочет внезапно, в долю секунды прозреть истину? Просветить мир словно рентгеном и увидеть там скелет Пустоты.
Разумеется — заверял он в тот вечер своего щедрого друга, — он чрезвычайно благодарен за этот подарок. Китаец осторожно достал чуть помявшийся в кармане пиджака листок, и двое мужчин с набожным вниманием склонились над ним.
Мой дом — мой отель
Я еще раз внимательно разглядываю каждый предмет. Смотрю снова и снова, словно вижу впервые. Открываю для себя детали. Восхищаюсь хозяевами отеля, умелыми цветоводами: растения такие крупные и красивые, листья блестят земля достаточно влажная, а эта тетрастигма просто чудесна. Какая большая спальня — белье, правда, могли бы дать и получше: белое, полотняное, хорошо накрахмаленное. А то — застиранный жатый ситец, не требующий глажки. Но зато библиотека на первом этаже — довольно интересная и, в общем, как раз в моем вкусе: есть все, что мне понадобилось бы, реши я здесь поселиться. Может, я даже задержусь тут, именно из-за книг.
И, по странному стечению обстоятельств, в шкафу обнаруживается одежда моего размера, большей частью — любимых мною темных тонов. Все сидит на мне идеально, черная блуза с капюшоном такая мягкая и удобная. И — вот уж и впрямь чудо — на тумбочке у кровати я нахожу свои витамины и беруши любимой фирмы, это даже чересчур.
Еще мне нравится, что хозяев не видно, горничные не стучат по утрам в дверь, да и вообще никто здесь не мелькает. Никакой стойки портье. Даже кофе по утрам я варю себе сама, по своему вкусу. Эспрессо, со взбитым молоком.
Да, я подыскала вполне приличный отель по доступной цене, правда, несколько на отшибе, вдали от шоссе, которое зимой засыпает снег, но если есть машина, это не так уж важно. Нужно свернуть с автострады в городе С. и проехать десятка полтора километров по грунтовке, потом за Г. свернуть на каштановую аллею, которая приведет к щебеночной дороге. Зимой приходится оставлять машину у последнего гидранта и дальше идти пешком.
Психология путешествия
Lectio brevis II
— Дорогие дамы и господа, — начала женщина, на сей раз совсем молоденькая, в камуфляжных штанах, с забавной прической, — небось, недавняя выпускница института. — Как уже говорилось в предыдущих лекциях (которые вы, возможно, имели возможность прослушать в одном из аэропортов или на одном из вокзалов, принимающих участие в нашем просветительском проекте), время и пространство мы переживаем в значительной степени неосознанно. Эти категории нельзя назвать внешними или объективными. Наше ощущение пространства обусловлено способностью передвигаться, ощущение же времени порождено тем, что, будучи существами биологическими, мы переживаем различные, сменяющие друг друга состояния. Время как раз и есть ряд этих изменений — не более того.
