Книга Последние истории, страница 20. Автор книги Ольга Токарчук

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Последние истории»

Cтраница 20

Дыхание возобновляется, неровное, прерывистое, все более слабое, поверхностное. Потом снова замирает.

Ина занята. Должно быть, это трудная, требующая сосредоточенности работа, закрытые глаза порой легонько подрагивают, наверное, там, под веками — просторы, на которых идет важная игра, не оставляющая ни секунды свободной, всепоглощающая. Ида гладит собаку по морде. Осторожно, боясь помешать. Там — Ина, а здесь — ее брошенное тело, при виде которого сжимается от жалости горло. В горле у Иды шершавый шарик, он давит, царапает гортань — ни выплюнуть, ни проглотить. Она видит черные подушечки на собачьих лапах, потрескавшиеся и ороговевшие, словно подошвы ботинок, видит чуть обнажившиеся кончики зубов, грязный от выделений хвост. Тело обладает памятью. Каждая его частичка помнит беготню, прогулки и охоту, радости, игры, прыжки. Какие-то дни, дожди и грозы, бегства и погони, приезды и прощания. Такая память — вроде пищевого концентрата: кажется, разбавь ее немного тем, что заменяет здесь воду, — и жизнь расцветет опять, возвратится и заиграет красками, начнется снова. Помнит тело, а вовсе не разум. И тело умирает вместе с памятью.

Иде кажется, что собака просит: «Оставь меня в покое». Убирает руки и взбегает на второй этаж, окликая стариков по имени. Влетает в коридорчик перед своей комнатой, стучит в каждую дверь, но никто не отзывается, поэтому она осторожно заглядывает внутрь, но видит лишь пустоватые помещения, кровати, накрытые выцветшими покрывалами, и старые ночные столики с дырявыми нитяными салфетками и букетами искусственных цветов. В ожидании гостей. В одной из комнат Ида обнаруживает включенное радио, которое шепчет что-то о погоде, и догадывается — хозяева, наверное, уехали рано утром, еще ночью, пока она штурмовала отвал. А эту умирающую собаку бросили на нее, не оставив даже лекарств для уколов.


Она возвращается вниз. Над подстилкой стоит белый пес — молчаливый свидетель агонии. Ина лежит на боку, вытянув голову вперед, неподвижно. Только легкий спазм, дрожь пробегает по туловищу, ритмично, хоть и едва заметно колеблет, словно кто-то его раскачал, сдвинул с места, а теперь движение угасает. Ида кладет ладонь на это место — шерсть жесткая и теплая.

— Ина? — окликает она тихо.

Откидывает спутанную шерсть с собачьих глаз — они полузакрыты, из-под век блестит кусочек скользкой поверхности.

— Ина?

Глаз открывается. Черное стекло, жидкая, бездонная чернота кажется беспредельной. Куда он глядит, неизвестно, но наверняка видит все. Иде кажется, что глаз выглядывает из-под маски, что цепенеющее, звериное, больное тело — лишь костюм, кудлатая, неопрятная и странная личина. Под маской кто-то другой, родной и близкий Иде, в сущности, родственник, тревожащий своим с нею сходством.

Глаз ведет в иной космос, сотканный сплошь из равнодушных механических движений, повторяющихся и вечных. Там свист галактик и гигантские пространства, состоящие из скоплений тьмы, высохшей черноты.

Потом глаз плавно закрывается, и Ида понимает это движение — вот куда уходит собака. Дрожь вдруг прекращается. Ида смотрит, не в силах поверить, что это так просто и очевидно. Все кончено. Она прикасается к тому, что осталось и напоминает теперь испорченную мягкую игрушку, выделанный мертвый мех.


Ида поднимается, и взгляд ее падает на прямоугольник окна — снова туман. От резкого движения кружится голова.

Она выходит из дому, смотрит вперед, на трубы и подъемники шахт, расплывчатые силуэты которых вырисовываются в сером воздухе. С грохотом сползает с крыши большой пласт снега и падает на землю, слышна поспешная капель, выстукивающая рваный ритм, дырявящая снег. Ида протирает глаза и успокаивается.


Она отправляется прямиком в сарай, раскрывает тяжелые двери, зажигает свет. Здесь боксы и клетки, а еще огороженные низкой сеткой полки. В центре стоит стол, на нем-то и обнаруживаются шприцы и коробки с лекарствами. Упаковки одноразовых шприцов, перевязочный материал и аэрозоли, бутылочки. Несмотря на электрическое освещение, темно, и только проходя вдоль боксов, Ида замечает в одном из них лошадь. Она лежит. Поднимает морду, когда женщина останавливается, чтобы ее рассмотреть. Ужасно худая и, видимо, слепая — большие глаза почти белые. В соседнем отсеке Ида видит черную козу, неподвижно лежащую на боку. Дальше несколько пустых боксов, на полу свежее сено, стены побелены известью, чисто. Потом Ида видит коробки с дырками, которые старики с Адрианом выгружали тогда из пикапа. Их больше десятка, сейчас они открыты, и в каждой, на подстилке из лигнина — крыса. Ида инстинктивно пятится, но любопытство толкает ее вперед. Разглядеть удается только одну — съежившуюся, забившуюся в подстилку, с выбритой на спине шерстью, синяками от уколов. Ида закрывает за собой дверь.

8

До того злополучного поворота Ида ехала по заснеженной дороге, уже где-то за Новой Рудой. Заметила ли она что-то важное, непривычное, какое-нибудь предостережение или знак? Только теперь она вспоминает, что один раз все же останавливалась — перекусить. Увидела у обочины маленькую закусочную с нарисованным на белой штукатурке Дональдом-Даком. Едва успела свернуть.


Официантка в обтягивающих полиестровых брюках сосредоточенно прикалывала полоски бумаги с названиями блюд. Красные кнопки у нее во рту казались выступившими на губах каплями крови. Ида попросила вареники и свекольник и теперь, в ожидании заказа, оглядывалась по сторонам. Небольшое помещение, полностью обшитое белыми пластиковыми панелями. На полу холодная серая плитка. Стойка и вся мебель — из белой пластмассы: садовые стулья и столики с отверстием для зонтика, вешалка у дверей, подставки для искусственных цветов, горшки. Все остальное красное — солонки и сахарницы, салфетницы, отороченные белым кружевом нейлоновые занавески. Повсюду мучительный контраст белого и красного, который у Иды всегда ассоциировался с больницей, кровотечением или неожиданно пришедшей менструацией, этим неприятным сюрпризом — кроваво-красное пятно на простыне.

За столиком под телевизором на металлическом кронштейне, в котором почти беззвучно мелькали картинки MTV, сидели мужчина и женщина — отстранившись друг от друга, полулежа на шатких садовых сиденьях; усталые, они словно переводили дух во время долгого путешествия. Женщина сказала:

— Ну не надо так…

А он ответил:

— Как? Я просто говорю.

— Успокойся.

— Это ты успокойся.

— Если ты хочешь, чтобы было хорошо, и будет хорошо. А не захочешь, так и не будет.

— Я только хочу знать.

— Я тебе говорила.

— Перестань. Что ты мне говорила?

— Я все тебе сказала.

— Ты, наверное, шутишь.

— Это ты шутишь.

— Я не шучу. Ты мне ничего не сказала.

— Знаешь что?! Ничего тебе не сказала? Ну ты и…

— Плевать я хотел.

— Пойми наконец, я тебе все сказала.

В этот момент Иде принесли еду: шесть вареников, политых жиром со шкварками, на одноразовой тарелке. Рядом на белой салфетке официантка положила пластиковые приборы. С другой стороны поставила свекольник в одноразовой, размякшей от тепла кружке. Свекольник из пакетика, а вареники, небось, готовые — такие разогревают на поддоне в микроволновке. Ида откусила кусочек — безвкусный, просто теплый и все. Та пара теперь стояла на улице, курила, шевеля губами. Женщина ковыряла носком сапога гравий, которым был посыпан подъезд к закусочной, потом подняла капюшон пуховой куртки.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация