Ощущение, что она кому-то нужна, наполняло ее гордостью и заменяло все, чего ей недоставало. «Некогда думать о себе, дел и без того хватает», — твердила она себе, когда наваливалось одиночество.
— Здравствуйте, Стефани, — улыбаясь, произнес Карл, хотя она только вошла и еще не успела даже рта раскрыть.
— Здравствуйте. С сегодняшнего дня к вам будут пускать посетителей.
— Боюсь, что так.
— Почему боитесь? Вас это не радует?
— Да уж, будет жарко.
— Что значит «жарко»?
— Вам это, наверное, покажется забавным. А вот моим посетительницам, думаю, придется несладко, да и мне тоже.
— Каким посетительницам?
— Не догадываетесь?
— Нет.
— Тогда потерпите немного — скоро развлечетесь.
Стефани не хотела продолжать этот разговор и принялась за работу.
Он улыбался.
Пока она крутилась у кровати, его улыбка делалась все шире.
Она поклялась себе не задавать вопросов, но в конце концов не выдержала и воскликнула:
— Что это вы так улыбаетесь?
— Мной занимается красивая женщина…
— Откуда вам знать? Вы же меня не видите!
— Я вас слышу и чувствую.
— Как это?
— По голосу, по вашим движениям, по тому, как колеблется воздух, когда вы ходите, а главное — по запаху, я чувствую, что вы красивая женщина. Я в этом уверен.
— Скажете тоже! А если у меня на носу бородавка или фиолетовое пятно?
— Вряд ли.
— Все шутите!
— Ладно, отвечайте, есть у вас на носу бородавка?
— Нет.
— А фиолетовое пятно?
— Тоже нет.
— То-то и оно! — заключил он, довольный, что оказался прав.
Стефани рассмеялась и вышла.
В отличие от вчерашней смены, сегодня остаток дня она провела в хорошем настроении, к ней вернулась природная веселость.
К вечеру, переходя из палаты в палату, она поняла, о чем ее предупредил Карл (забавно, кстати, что его имя пишется на немецкий лад, с «К», а не «Ch»)… В холле больницы семь молодых женщин, одна краше другой, с ненавистью пожирали друг друга глазами, роскошные, как манекены в витрине или кинодивы, пробующиеся на главную роль. Ни одна из них не могла подтвердить официальных родственных связей с Карлом, кроме высокой ослепительно-рыжей девицы, которая чванливо представилась старшей медсестре как «экс-супруга» и получила право первенства. Она удалялась по коридору, а остальные шесть — любовницы, — пожав плечами, продолжали обмениваться ледяными взглядами. Может, они только сейчас узнали о существовании друг друга? Интересно, эти романы происходили по очереди или одновременно?
Стефани находила повод пробегать через холл как можно чаще, но ей все равно было мало. Когда дамы вставали, чтобы идти в палату Карла, каждая проделывала один и тот же трюк: уже в коридоре их злобный вид начисто исчезал, лицо становилось тревожным, в глазах — слезы, в руке — платочек… Ну и актрисы! Кстати, когда именно они играют? Когда держат себя в руках перед остальными или когда с трепетом направляются к своему другу? И вообще, бывают они искренними хоть когда-нибудь?
Последняя зашла в палату в четыре часа дня и через минуту выскочила оттуда с криком:
— Он мертвый! Боже мой, он умер!
Стефани рванулась из-за сестринского стола, вбежала в палату, нащупала пульс Карла, взглянула на мониторы, шикнула на посетительницу:
— Да замолчите вы! Он заснул, вот и все. Визиты его утомили. В его состоянии…
Любовница села, обхватив себя за колени, будто хотела успокоиться. Она закусила ноготь на большом пальце, длинный, покрытый ярко-красным лаком, потом разразилась бранью:
— Эти шлюхи нарочно так подстроили! Укатали его, чтобы мне ничего не досталось.
— Слушайте, девушка, вы в палате больного, который получил тяжелейшие травмы, кажется, вы этого не понимаете. Думаете только о себе и о своих соперницах, это же просто неприлично!
— Здрасте, приехали, вам деньги платят за то, что вы его лечите, или за то, чтобы нам морали читать?
— За то, что я его лечу. Поэтому прошу вас выйти из палаты.
— Да пошла ты. Я тут четыре часа ждала!
— Хорошо. Я вызову охрану.
Ругаясь себе под нос, манекенша уступила силе и вышла, покачиваясь на высоченных платформах.
Стефани беззвучно бросила ей в спину: «Дура крашеная!» — потом занялась Карлом: поправила его постель, взбила подушки, проверила капельницу — как хорошо опять остаться с ним наедине.
— Наконец-то можно работать, — вздохнула она.
Ей даже в голову не пришло, что она ведет себя как ревнивая жена.
На следующий день Карл встретил ее с улыбкой:
— Ну как, хорошо повеселились вчера?
— Что ж тут веселого?
— Женщинам, которые ненавидят друг дружку, пришлось встретиться и ждать всем вместе… Честно говоря, обидно, что я тут лежал и не видел, как они там провели время. Не подрались?
— Нет, зато превратили холл в настоящий морозильник. Вы слышали, как я выпроваживала последнюю?
— Последнюю? Нет. А кто был после Доры?
— Брюнетка в туфлях на платформе.
— Саманта? Ох, жалко, я был бы рад ее видеть.
— Вы не смогли.
— А что случилось?
— Вы заснули. Она решила, что вы умерли.
— Саманта всегда преувеличивает.
— Вот и я позволила себе сказать ей это.
Пока она хлопотала вокруг него, тысяча вопросов роилась у нее в голове. Которая из шести любовниц — последняя? Любил ли он какую-то из них? Чего он ждет от женщины? Может, его носит от одной к другой из-за того, что он выбирает только по внешности, не требуя большего? Получается, ему нужны только сексуальные связи, а длительных отношений он не хочет? Активен ли он с женщинами? Уверен в собственной привлекательности или не совсем? И как он ведет себя в постели?
Карл будто догадался об этой свистопляске у нее в голове:
— Гм, похоже, вы сегодня чем-то озабочены!
— Я? Да нет.
— А вот и да! Поссорились с мужем?
— Я не замужем.
— Ну, значит, с парнем, с которым вы вместе живете.
— Я живу одна.
— Тогда с другом?
— Да, так и есть. Поссорилась с другом.
Она не решилась признаться мужчине, который считал ее очаровательной, в своем безнадежнейшем одиночестве и выдумала себе жениха: по крайней мере здесь, в 221-й палате, у нее все будет как у нормальной женщины.
