— Что же вы, Жорж, без священной коровы? — рассмеялся Эйсбар.
Трезвость Жориньки оказалась напускной. Он плел небылицы про полотно «Юноша с персиком», на котором персик будто бы оживал и истекал соком. Он склонился перед Эйсбаром в поклоне, вытащил из кармана шубы шелковый платок, утер неведомо откуда взявшиеся слезы — неужели в платке скрывался флакон с глицерином? — и стал благодарить за спасение его «треклятой жизни»! О, если бы его персонаж оказался на том злополучном мосту! О, как он смачно хрустел бы костями в мясорубке, куда отправилась пара сотен невинных! О, какое счастье, что его персонаж сдох за два эпизода до крушения! Эйсбар вслушивался в спектакль, который громоздил Александриди, и одновременно думал о том, что если актерище бродит по домам с этой самодеятельностью, то слухи о катастрофе пойдут — просто загляденье и объеденье. «Хоть стреляй в мерзавца!» — пронеслось у него в голове.
Между тем Жоринька, как в былые времена, возлежал на тахте: руки закинуты за голову, сам как пледом запахнулся шубой.
— Ох, как хорошо у тебя натоплено, любезный друг!
Теперь это был отнюдь не античный юноша. Он будто продал тело старику, и дерзкий взгляд молодого весельчака жил в чужом изможденном скелете.
— Сразу к делу, Серж. Не сверкай глазами — знаю, тут хмуро после наших индийских вакаций! Фруктовая помадка Лизхен вообще вышвырнула меня из дома. Видно, твой шеф Долгорукий искусно ее тешит! А я-то, дурак, сам же их свел! А как расцвела — любой огород позавидует. Как же мягко было в ее спальне, дружище! Масло! Мед! Всего лишили — закрыли масленку! И чувствовал бы себя как последняя голодная собачина, если бы… если бы… — Жоринька картинно закашлял, затребовал воды, пил большими глотками, всхлипывал и наконец деловито продолжил: — Да, нашлись люди! Истинные друзья! Есть тут, Серж, группа людей, для которых «Защита Зимнего» — катехизис, учебник бытия. Они боготворят тебя абсолютно! Выше только… — Жоринька поднял костлявый палец к потолку. — Пойдем, душка, сходим к ним — тебе, в конце концов, надо развеяться.
— А что, Лизхен всерьез переехала к Долгорукому? А эльф Ленни? Она куда делась?
— Эльф где-то в Крыму. Там, знаешь ли, строится теперь русский Холливуд. Таланты принимают солнечные ванны. У всех кожа — ты не представляешь, какой лоск. Доносились слухи, будто у нее роман с Кторовым. Слышал про эту новую печальную комическую звезду? Ах, Ленни, крошка Ленни! По тебе сохла, вот и доигралась. Впрочем, я не очень-то верю, что этот клоунский доходяга хорош в постели. Судя по фильмам, он нежничает только с шурупами и отвертками. Ну да бог с ним. Так что по поводу поездки к нашим поклонникам?
В тот вечер Эйсбару удалось Жориньку выдворить, пообещав дать имена студийных людей, заинтересованных в индийской траве. Но уже на следующий вечер Александриди в кожаном черном плаще и с тростью снова нарисовался в дверях.
— Предложили роль вампира или Студёнкин запустил бред про человека — летучую мышь с вами в главной роли? До нашего монтажного крысятника доходили слухи об этой творческой инициативе. — Эйсбар пытался остановить Жориньку в прихожей, но кто ж того остановит.
— Запустят, запустят, дай только срок. Помнишь, что писал Гоголь? Никто не может остановить дьявола, спешащего домой в ад! Это, душка, как раз мой случай. Однако люди, о которых я вчера говорил, могут тебя кое-чем удивить. Сегодня они показывают отрывки из «Защиты Зимнего» в довольно любопытном виде. Не желаешь ли взглянуть?
Эйсбару не хотелось никуда идти с этой говорящей летучей мышью — глаза бы его не смотрели, как Жоринька фланировал по ателье, размахивая полами плаща, подмигивал сам себе в зеркало и помимо разговора с Эйсбаром что-то бубнил под нос, разыгрывая диалог с невидимым собеседником. Черным карандашом он подвел глаза и больше годился на роль нечистой силы в массовке авангардистской постановки «Лебединого озера», нежели спутника для прогулки по вечернему городу.
— Они слегка перемонтировали толпу, которую «ворон» ведет на Зимний дворец! Но вопрос, с какой целью… с какой целью! — продолжал бормотать Жоринька, выталкивая Эйсбара в прихожую. И через полчаса они уже подъезжали к небольшому особнячку на Солянке.
Вошли. Стены длинного коридора были увешаны плакатами «Защиты Зимнего». Приглядевшись, Эйсбар понял, что это не плакаты, а коллажи, с которых скалился Жоринька-«ворон».
— Сергей Борисович! Вы?! Да сейчас пушки запалят в вашу честь! — закудахтал пузатый человек с остроугольной бородкой, выскочивший навстречу Эйсбару и Александриди. — Здесь храм, где молятся вашему таланту! Прошу ко мне в кабинет! Моя фамилия Георгадзе. К вашим услугам…
Коридор казался нескончаемым. В комнатах по обе стороны егозили сумрачные личности, громоздились ящики, были раскиданы бумаги, кто-то стучал на пишущей машинке. При виде Эйсбара и Александриди все молниеносно вставали во фрунт, а некоторые даже отдавали честь. Жоринька в ответ то высокомерно кивал, то снисходительно помахивал рукой. Толстяк понимающе улыбался и, поглядывая на Эйсбара, разводил руками: дескать, вот такие дела, такие дела… «Какой-то нищий вариант масонства», — брезгливо поморщился Эйсбар. У него разболелась голова, и начался приступ раздражения, которые в последнее время с ним случались часто: зачем он согласился на эту клоунаду!
Между тем толстяк продолжал петь ему дифирамбы, щеголял начитанностью, приплетал Вагнера, Шопенгауэра, даже Федорова с его концепцией переселения душ на другие планеты, а также сеял вокруг себя цифры статистических данных о социальных преступлениях в русской провинции.
Был предложен коньяк — Эйсбар глотнул полстакана, чтобы как-то продезинфицировать происходящее.
Потом они оказались в небольшом кинозале, устроенном тут же, на втором этаже, и началось нечто странное: под громкое скандирование публики — кажется, кто-то даже бряцал оружием — шел ролик, склеенный из отрывков фильмы, где фигурировали «ворон» и толпа. Глаза. Повелительный жест руки. Топот ног. Море голов. Снова повтор пронзительного взгляда «ворона». И снова толпа сужает круги вокруг Зимнего дворца. «Кстати, склеено профессионалом, — подумал Эйсбар. — Не исключено, что использованы не только дубли, которые стоят в фильме. Что тут, в конце концов, происходит?» На мгновение подкатило ощущение кошмара, к которому он привык в Индии и только-только начал отвыкать. Ему снится этот безумный просмотр? Или он на самом деле сидит в зале? Этот фрагмент фильмы существует в его воображении или его крутит живой киномеханик?
— Вы понимаете, то, что вы сняли, — это библия. Животворные слова, существующие в волшебстве света на экране, которые входят в плоть людей и зовут к борьбе. К единственно правильным действиям! — шептал Эйсбару на ухо толстячок.
— А вы понимаете, что занимаетесь воровством интеллектуальной и студийной собственности? — громко и членораздельно сказал Эйсбар.
— Ах, Сергей Борисович, разве вам, гению, Матфею от кинематографа, стоит говорить о таких низких материях? Есть у нас листок, подписанный представителем вашей студии. Все это делается в рамках пропаганды вашего творчества. Привлечение разных кругов аудитории — рекламный проект. Разве можно иначе? Каждый ваш кадр, запечатленный господином Гессом, это, знаете ли, культурное достояние нации, общества. Какого общества? Вот в чем вопрос. Сплоченного, сильного, ответственного, знающего себе цену, не считающего более нужным подчиняться тонконосой романовской семейке. Есть более серьезные силы. Впрочем, умолкаю. Я вижу, вы сегодня не в настроении. Прискорбно.
