– Ну, так что будем делать насчет свадьбы? – спросила Женина мамаша.
* * *
Ковальчук из седьмого «Б» встал на ворота, попрыгал на месте.
– Я – Пумпидо!
– Ты – Пум-пидар, – сказал Гурон.
Остальные пацаны заржали. На школьном дворе собралось человек десять пацанов из нашей школы и Гурон с Немцем из двадцать восьмой.
– Ну что, побьем пенальти? – предложил Гурон. – Пусть он остается на воротах, раз хочет, а мы по очереди бьем ему. С трех раз. Кто не забивает ни одного – сразу вылетает, остальные выходят в полуфинал, потом – в финал, типа…
– И каждый придумывает страну, – сказал Щерба. – Я буду за Бразилию.
– Раскатал губу, конечно. – Гурон ухмыльнулся, поглядел на Щербу. – Я тоже хочу за Бразилию…
– Поздно. Кто не успел, тот опоздал…
– Ладно, я за Аргентину… Кто еще за кого?
Я взял в руки мяч, подошел к «точке», прочерченной камнем на земле. Все поле было вытоптано, только за воротами остался кусок зеленой травы.
– Какая страна? – крикнул Гурон.
– Испания…
– Вылетела уже твоя Испания… Или нет? Херня, сейчас точно вылетит…
Я отошел подальше, разбежался, ударил – получилось прямо под мяч и несильно. Мяч прошел по дуге и прилетел прямо в руки Ковальчуку. Он схватил его и запрыгал от радости, как будто снял сильный удар.
Гурон сидел за воротами, листал общую тетрадь в серой обложке, ухмылялся. Я подошел, спросил:
– Что у тебя там?
– Тебе еще рано такое читать. «Кроме детей до шестнадцати лет»… – Он заржал.
– Ладно, дай малому – путь своего лысого погоняет… – Немец висел на турнике, во рту дымилась сигарета.
– А может, у него уже не лысый? Откуда ты знаешь? – сказал Гурон. – Ладно, все это херня. Что оставишь в залог?
– Ты сначала скажи, что там такое. А то, может, мне и не надо…
– Надо, малый. Это всем надо. Почитаешь, подрочишь, потом будешь за девками бегать, просить чтобы дали засадить… А они тебя на хер пошлют… И к пацанам вроде нас…
Немец и Гурон заржали.
– Могу часы оставить. – Я расстегнул браслет, снял с руки свой «Восток».
– Часы, конечно, говно, – сказал Гурон. – Зато браслет – ничего… Ладно, дам тебе на два дня – мне ее Немец только что притаранил. Сам еще толком не читал…
Я отдал Гурону часы, взял тетрадку.
– Ну что, будем сегодня в футбол? – крикнул он. – Давайте тогда делиться…
* * *
Над дверью горела запыленная лампочка. В трубах шумела вода. Кто-то – вверху или внизу по нашему стояку – громко кашлял. Я сидел на унитазе читал рассказ из тетрадки Гурона:
«Он вышел из нее. Струйка малофьи брызнула на простыню».
Я спустил трусы и синие спортивные штаны, потрогал, сжал. Я ни разу не видел, как дрочат, но сразу понял, как надо. После нескольких движений стало приятно. Я задвигал рукой быстрее. Вытекло несколько капель чего-то мутного, белого. Я продолжал дрочить. Резко ударил кайф, в глазах потемнело. Сопля малофьи протекла по двери, крашенной белой краской. Двигать рукой стало больно. Я оторвал от рулона туалетной бумаги, вытерся, бросил бумажку в унитаз, смыл. Вверху или внизу кто-то снова кашлянул. Я встал ногами на унитаз, положил тетрадку на бачок и вышел из туалета.
– Что ты сидел там так долго? У тебя что, живот болит? – крикнула из спальни мама.
– Нет, все нормально.
Я зашел в ванную, открыл кран холодной воды. Горячей не было уже три недели – во дворе раскопали теплотрассу.
* * *
Наташа вышла из зала в белом платье с красными цветами. В руке она держала сумку с портретом Пугачевой.
– Уходишь? – спросил я.
– Да, собрались с Женей на пляж.
– На Святое?
– Нет, на Днепр.
– На Святом лучше, наверно. Там течения нет.
– На Днепре тоже нормально.
– Вы будете жить у нас или у них?
– У них.
– А сколько там комнат?
– Тоже две. Но ближе к институту. Я бы, конечно, лучше у нас… Знаешь, я их не перевариваю – его родителей. Не знаю, почему… Ничего не могу с собой поделать… Понимаешь?
– А он – маму с папой?
– В смысле?
– Ну, ты не перевариваешь их, а Женя – наших маму с папой?
– Не знаю. У него вроде нет причин. Они виделись всего один раз. Вернее, с папой он вообще практически не виделся, он же тогда поздно пришел. Хорошо, хоть трезвый…
– Почти трезвый…
– Ну да.
– А если переубедить, чтобы вы жили здесь…
– Наверно, это невозможно. А тебе это должно быть только на руку: у тебя теперь практически будет своя комната…
– В общем, да, но все равно…
– Ладно, я пошла. А то Женя в половину должен ждать на Орджоникидзе.
* * *
Дядя Жора взял бутылку «Жигулевского», налил в мой и свой стаканы пива. Мы сидели на складных табуретках на балконе общаги. Балкон был общий на весь этаж и выходил на площадь Космонавтов. Над площадью торчал башенный кран – на другой стороне строили дом, было закончено уже три этажа.
Дядя сделал долгий глоток – сразу полстакана. Я отпил, поставил свой стакан на каменный пол балкона.
– Как у сестры дела? – спросил дядя.
– Нормально. Сессию сдала без «троек»…
– А что она думает насчет предстоящего события? Готовится?
– А как надо готовиться? Не знаю. Сегодня с Женей на Днепр пошли…
– Брак – это всегда дело сложное. Только поначалу кажется, что все легко и красиво. А потом начинается весь этот клубок отношений – свекор-свекровь, теща-тесть и тому подобное. Я вот честно скажу, из своего опыта. Не встречал я еще такого, чтобы свекор и свекровь любили невестку. Это уже на подсознательном уровне, здесь ничего нельзя сделать. Зятя еще могут – ну, не любить, но, по крайней мере, уважать. А невестку…
– Значит, Наташу уже заранее…
– Знаешь, во-первых, надо надеяться на лучшее, потому что из всех правил бывают исключения. А во-вторых, есть просто объективная реальность, в которой мы живем. Ну, например, мы с тобой живем в стране под названием СССР, и эта страна, объективно, хуже, чем страна под названием США или страна под названием ФРГ. Даже правители наши и то это постепенно начинают признавать. Значит, что мы имеем? Два пути, собственно говоря. Или попытаться из СССР уехать в США или ФРГ – но вероятность этого мала, практически нулевая, – или жить здесь и подстраиваться под существующие обстоятельства. Или не подстраиваться, а действовать наперекор обстоятельствам, то есть все равно иметь их в виду. Ну, и жизнь в браке – примерно то же самое, только более частный, конкретный случай… Смотри, «москвич» новый поехал, «двадцать один – сорок один». Только в этом году начали выпускать. Первую партию собрали к съезду партии. Только «Москвич» – он и есть «Москвич». Можно говно покрыть лаком, покрасить красиво, но все равно будет вонять…
