– Извините, Людмила Николаевна. Здесь чэпэ, можно сказать. – Завуч закрыла за собой дверь. – Ребята, у меня к вам очень серьезный вопрос… Мне стало известно, что у одного из вас есть картинки неприличного содержания. Очень неприличного содержания, я бы сказала. Думаю, что вы все понимаете, что такие картинки смотреть нельзя и тем более нельзя приносить их с собой в школу… Мы, конечно, постараемся разобраться, как и откуда они появились… Но сейчас мне гораздо важнее, чтобы тот, кто принес их сегодня в школу, сам в этом признался. Честно и откровенно, по-пионерски. Это не значит, что его сразу простят, потому что проступок действительно очень серьезный, но раскаяние смягчает наказание, как вы знаете из детективных фильмов… Итак, кто принес неприличные картинки в школу?
Коля повернулся ко мне и шепнул:
– Как ты думаешь, кто заложил? Кравцов?
– Вряд ли. Кузьменок бы его потом вообще убил.
Голова Кравцова была заклеена сзади пластырем. Пониже пластыря в волосах засохла кровь.
– А кто тогда?
– Не знаю. Мало в классе шестерок, что ли?
– Ребята, – сказала завуч. – Я не хочу вас расстраивать, но если виновный не признается сам, то может так получиться, что наказаны будут все. Я жду еще ровно одну минуту…
Кузьменок поднялся.
– Пойдем со мной, – сказала завуч. – И сумку свою возьми…
Кузьменок прошел по проходу, шаркая шлепанцами. Завуч открыла дверь. Кузьменок вышел, завуч – за ним.
– Что ему будет? – спросила Неведомцева. – Выгонят из школы, да?
Историца надела очки.
– Нет, из школы, может, и не выгонят, но разговор будет серьезный. Это ж надо – до такого докатиться…
* * *
В зале загорелся свет. На экране шли титры. Люди вываливали из кино, их было много, хоть фильм и говно – «Битва за Москву». Я смотрел уже, может, штук сто разных фильмов про войну, но нормальных было мало, только «Семнадцать мгновений весны». Спешить было некуда – уроки я сделал еще днем. Я повернул от «Родины» на Ленинскую.
По другой стороне, мне навстречу, шел папа с какой-то теткой в длинном черном пальто. Она держала его под руку и что-то говорила. Меня они не видели.
Я остановился, подождал, пошел за ними. Они повернули во двор третьей школы, прошли через него, вышли на Пионерскую. Что-то хлопнуло. Я дернулся. У подъезда трехэтажного дома стоял малый – лет десять, – держал в одной руке хлопушку, в другой – нитку от нее. На утоптанном снегу валялись конфетти.
– Что, сосцал? – спросил пацан.
– Сейчас я тебе сосцу…
Пацан убежал.
Папа и тетка перешли Пионерскую напротив магазина «Техника в быту», повернули в переулок возле магазина «Овощи и фрукты» и вошли в подъезд пятиэтажки. Над дверью висела табличка «Наш дом борется за звание дома образцовой культуры и порядка».
Двор был узкий, за ним начинались деревянные одноэтажные дома. Во дворе стояла беседка, рядом – качели с оборванной цепью. Я зашел в беседку, сел на лавку.
Из подъезда вышел пацан в черной куртке, расклешенных штанах и больших рукавицах, может года на два старше меня. Он посмотрел на меня. Я спросил:
– У тебя курить есть?
– Нет. А у тебя?
– Зачем бы я тогда спрашивал?
– Х… тебя знает.
Пацан повернул за угол.
Ноги в ботинках замерзли, хоть было, может, всего два или три градуса мороза. Я встал, стал ходить по беседке – не помогло. Дверь подъезда открылась. Вышел папа. Я присел, спрятался за бортик беседки. Он был один.
Я дождался, пока он свернет за угол, и обежал дом с другой стороны, чтобы раньше него дойти до остановки. Я глянул на часы – старый папин «Восток». Было без пятнадцати десять.
Я сидел на кухне, жрал хлеб с колбасой – вчера на заводе папе дали «пакет», и в нем была «докторская» колбаса. Наташа и мама сидели в зале. Щелкнула входная дверь, зашел папа. Он снял ботинки и куртку, заглянул в зал.
– Привет.
– Привет, – ответила мама. – Где ты ходишь так поздно?
– У Никанорова был день рождения. На работе сейчас нельзя, так мы зашли домой…
– Что-то ты слишком трезвый для дня рождения…
– Н у, «указ» все-таки…
Папа зашел на кухню.
– Привет, как дела?
– Нормально.
Мама с папой уже легли. Я тихонько прикрыл дверь зала. Наташа сидела в кресле, читала «Ровесник». Я подошел, сел на стул.
– Я сегодня видел папу с какой-то теткой. Потом он пошел к ней домой…
– Высокая такая, в черном пальто? – Наташа положила журнал на столик.
– Да.
– Я его тоже с ней видела…
– Он уйдет от нас?
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– Он с ней давно… Она замужем…
– А когда ты узнала?
– Около года назад.
– А мне почему не сказала?
– Ты что, смеешься? Тебе про такое говорить? Сам увидел – и ладно. Только не вздумай у него что-то спрашивать… Или у мамы…
– А мама знает?
Наташа взяла журнал, перевернула страницу.
* * *
Мама сидела на диване с журналом «Работница», я – рядом с ней, Наташа – в кресле, поджав ноги к подбородку. По телевизору шла последняя серия «Приключений Электроника».
Папа доставал из коробки части искусственной елки. Он купил ее два месяца назад в ГУМе и сразу засунул в кладовку: никто не захотел попробовать собрать. Папа вставил в трехногую подставку металлический штырь, на который должны надеваться «ветки». Штырь стоял криво. Он покрутил его в разные стороны – не помогло.
Мама глянула, наморщила лоб.
– И что, такая будет елка?
– Может, с ветками смотреться будет лучше… – ответил папа.
– С ветками, без веток – роли не играет. Кривая есть кривая. И какой завод таких уродцев выпускает?
– Брестский завод пластмассовых изделий…
– А почему ты сразу не посмотрел, когда купил, что она – кривая?
– А ты почему сама не посмотрела? Одна голова – хорошо, а две – лучше…
– Особенно, когда в одной – нехватка мозгов…
– Успокойтесь, – сказала Наташа. – Хоть в Новый год не надо ругаться, а?
– Собирать ее дальше или нет? – спросил папа. – Можем и без елки. Дети вроде уже выросли. Зачем нам елка?
– Нет, давай соберем, – попросила Наташа. – Пусть хоть какая, а будет. Что это за Новый год без елки? И ты, мама, не расстраивайся, что кривая. Черт с ней, главное – что елка…
