– А что там такое?
– Мы не поняли, не па-русски написана.
– Так давай у студента спросим, он шпрехает не по-русски.
Бабка приносит белую коробку с иностранными надписями. Язык непонятный, наверно, голландский.
– Это не английский, я этого языка не знаю.
– Ну ладно, не знаешь, так не знаешь, – говорит Бородатый. – Разберемся как-нибудь, что с ним делать. Скорее всего, каша.
Бабка приносит из кухни еще несколько коробок, Бородатый достает из куртки тряпичную сумку, они запихивают в нее коробки.
– Ну, мы пошли, короче. Давай.
Бабка кивает. Я говорю:
– До свидания.
Выходим на лестницу. Бородатый захлопывает дверь.
– Если дорого, то можешь к Павловне – в двадцать девятом доме, рядом с нашим. Она квартирантов не держит, а комната свободная.
* * *
Павловна сидит на кухне, вяжет. По радио идет передача «Жадаю вам».
– А зараз шчырыя виншаванни сямидесятигадовым юбилярам…
В моей комнате – диван, полированный стол без скатерти, два продавленных кресла и старый телевизор «Рекорд» на ножках. Хозяйка сказала – телевизор не работает.
Выхожу на лоджию, смотрю со второго этажа на двор. Хоккейная «коробка», деревянный детский домик, с трех сторон – пятиэтажки.
Сажусь за стол, пишу упражнения по грамматике. На кухне тарахтит холодильник. Я негромко включаю магнитофон – Кино, «Группа крови».
Звонок в дверь. Хозяйка выходит из комнаты, открывает. Я уменьшаю звук. Хозяйка говорит кому-то:
– Падажди, я щас.
Она идет на кухню, звенит бутылками, возвращается в прихожую. Дверь захлопывается.
Стук в дверь моей комнаты. Хозяйка.
– Вова, я эта самае… Самагонку прадаю. Но тольки яму – с пятага этажа, карапут гэты. Ён – каб жонка ня бачыла. Утрам идеть с сабакай, патом вечарам – с работы. Ты не бойся, он нармальны. – Она вытирает нос рукавом фланелевого халата. – У тым годе прадавала другим – во то были засранцы. Пазванили, уварвались, начали бить. Давай, кажуть, тысячу бабак, будем бить, пака ня даш. Я дала – што мне было рабить? Водку искали – не нашли. Забрали бабки, забрали телефон. Патом и бабки прынесли, и телефон – только, кажуть, не падавай у суд. Я и не падавала…
* * *
Иду по коридору молодежного комитета. Табличек с названиями фирм стало больше.
Стучу в триста двадцатую, открываю дверь, захожу. Все тот же толстый чувак сидит за компьютером. На экране – какой-то текст.
– Здравствуйте. Я насчет работы. Я у вас осенью был – вы дали телефон, сказали звонить. А по тому телефону никто не отвечает.
– Да, у нас изменился номер. Теперь 29-22-31. А работы нет – откуда она возьмется? – Он отрывает глаза от монитора. – Вообще, тебе стыдно должно быть – ходить, просить: «Дайте работу, дайте работу». Как дети, ей богу. Время такое, столько возможностей. Иди и зарабатывай. А они ходят, просят. В Польшу хотя бы съезди. Мы сейчас как раз начали этим заниматься – делаем приглашения. Загранпаспорт есть?
– Нету.
– А восемнадцать исполнилось?
– В декабре.
– Тогда сделаем загранпаспорт, никаких проблем.
– А сколько это будет стоить?
– Ну, десять тысяч – всего ничего, можно сказать. В Польше знаешь, как поднимаются люди? Считай, в два раза. Вложил сто долларов – за поездку там, за загранпаспорт, за товар – привезешь двести. Сотня чистого навара. Ты здесь заработаешь за неделю сто баксов? Ты здесь столько и за три месяца не заработаешь.
– А учеба?
– А что учеба? У вас что, так уж строго – посещаемость там, отмечают каждый раз?
– Нет.
– Ну и все. Это у нас, когда учился, жестко было – староста всех отмечает в журнале, восемь часов без уважительной причины – выговор, шестнадцать – отчисление. У вас сейчас не учеба, а лафа.
– Хорошо, я понял. Мне надо посоветоваться. Если что, то я приду.
– Само собой, приходи. Чао-какао.
Сажусь на стул в кабине переговорного пункта, набираю номер родителей.
Трубку берет мама.
– Алло, привет.
– Привет. Ну как у тебя дела?
– Нормально. А у вас?
– Тоже как обычно.
– Мам, я хочу поехать в Польшу, в коммерческую поездку. Вы мне дадите денег?
– Зачем тебе эта поездка?
– Как зачем? Заработать…
– Не знаю даже… Лучше б учебой занимался, а прокормить тебя как-нибудь прокормим…
– Ну, кроме поесть, еще много чего надо.
– Да уж…Ой, время это такое…
– Ладно, давай быстрее, а то деньги кончатся.
– Что ладно? Надо подумать, с отцом посоветоваться. Перезвони нам завтра.
– Хорошо.
– Пока, целую.
– Пока.
* * *
Захожу на кухню. Хозяйка сидит за столом, перед ней – сковорода с жареной рыбой.
– Во, рыбы нажарыла, ем. Дяшовая была у прадавольственным. А ты чаю хочаш, Вова?
– Можно.
– Тольки ускипеу.
Она берет с пластмассовой крышки высохший использованный пакет чая, бросает в чашку.
– Он яшчо харошы – я толька раз заварыла. Нада эканомить, Вова. Мы с табой с капейки жывем – нада эканомить. Такога чаю на чатыры чашки хватит, а то и больше. Я крэпки асоба не пью, и ты крэпки ня пей, не нада.
– Нет, я такой не буду. У меня своя заварка.
– Ну, як хочаш…
Я беру свою банку с заваркой, насыпаю в чашку.
Хозяйка говорит:
– Сейчас вот па радиа сказали – хочуть атмянить льготы на трамвай. А я усё рауно платить ня буду. Выганють – сяду у други. Адкуда у мяне грошы, у пенсианерки?
Я зажигаю газ.
– Он жа толька ускипеу.
– Когда только?
– Ну, минут пять…
– Пусть еще закипит.
– Ты сматры, а то спалиш мне чайник.
– Не спалю.
Хозяйка поправляет жирным пальцем очки. На стекле остается пятно.
– А я во ачки надела, а то кастей ня вижу.
Я выключаю плиту, беру чайник тряпкой, наливаю в чашку. Хозяйка бурчит:
– Чуть закипеу – и сразу снимай, а то спалиш, а щас усё знаеш, якое дарагое?
– Да не бойтесь, не спалю я ваш чайник. Могу свой из дома привезти.
– Не, не нада, не прывази. Гэта я так… А я вот брагу учынила, самагонку гнать… Нада ж трохи грошы насабирать, а то памру – и не буде, за што пахаранить. А увосень апять паеду у калхоз – бураки красть. И картошку.
