Свободных столиков нет. Я спрашиваю у двух мордатых пацанов:
– У вас свободно?
Один говорит:
– Садись.
Перед ним – три салата из помидоров и две порции гуляша, у другого – две порции селедки с луком и два шницеля.
Первый говорит:
– Мы летом на даче с братаном салат из помидор в тазике делали, сечешь?
– Что, так помидоры любите?
– Ага.
– Ладно, все это херня. Надо решить насчет бабок – куда их вложить. Можно телевизоры продавать, это сейчас самое то. Пацаны из РТИ их сами паяют, детали берут на Сторожевке. Можно им сказать – давайте, вы будете паять свои телевизоры, а мы вам их продавать, а?
– И они тебя пошлют, скажут – мы сами можем.
– Не пошлют. Им надо, чтобы кто-то продавал. Сами только паяльниками работать могут, а как продавать, что и как – это они вообще не знают.
– Ладно, посмотрим. Вообще, у меня один кент знакомый крутится не по-детски. Молодой еще пацан, на третьем курсе в универе. Книгами занимается. Раньше возил из Москвы, здесь продавал…
– Книги – говно. На книгах ни хуя не заработаешь.
– Не пизди, если не знаешь, лучше послушай. Он летом дал объявление в газету – выпускаю, типа, книгу по сексу. Предоплата – сто рублей, шлите по почте. А все, что пришло – он в баксы. Тогда бакс сто пятьдесят стоил, а сейчас – почти пятьсот. Он говорит – до нового года подожду, потом верну по сто рублей, а за баксы себе тачку брать собирается, «мазду» восемьдесят восьмого года.
Ставлю тарелки на жирный поднос, несу к окошку.
Тетка в спортивных штанах подходит к кассирше.
– Вы мне не поменяете белорусские деньги на российские? А то еду в Москву…
– Да, пожалуйста. Мне тут с российскими приходили – на белорусские поменять, в продовольственных сейчас все только на наши. Я им тоже поменяла. Мне что, жалко?
* * *
Набираю номер Наташи. В соседнем таксофоне мужик говорит в трубку:
– Наверно, эту квартиру будем снимать… Ну, которая на Восточной… – Он затягивается сигаретой, плюет под ноги. – …И та тоже за тридцать, я тебе говорю. Но там и мебель хуевее, и хозяева хуевее – будут приходить, смотреть, чтобы склад не сделали – оружия там или наркотиков.
Гудок, еще один. Наташа берет трубку.
– Алло.
– Алло, привет. Это – Вова с английского. Помнишь?
– Помню. Ты откуда звонишь? Из института?
– Почти что.
– Уже отучился?
– Давно.
– Значит приезжай.
– К тебе?
– А к кому еще?
– Хорошо… Скажи адрес.
– Волгоградская, тридцать два, квартира три. Садишься на «шестерку», едешь до Волгоградской, потом через дорогу, налево, девятиэтажный дом. Первый подъезд, первый этаж.
Звоню в дверь. Открывает Наташа – в черных колготках, мини-юбке и белой блузке. На ногах – черные туфли на каблуке.
– Привет.
– Привет, проходи.
Я стаскиваю кроссовки. Носок на правой ноге – дырявый. Снимаю куртку. Наташа прислонилась к стене, рассматривает меня.
– Все, разделся? Пошли в мою комнату.
Над диваном – картина в позолоченной раме: кусок берега и море. Снизу холст разорван. Я спрашиваю.
– Это что – Айвазовский?
– Ага. Подлинник. – Наташа хохочет.
На полу – ковровая дорожка с розочками. Балкон зарешечен. На веревке – красное полотенце.
– Смотри, что я у родаков затырила. – Наташа открывает шкаф, сует руку внутрь, достает бутылку. – Это папаше дали взятку…
– А где он работает?
– Не скажу.
На белой этикетке бутылки – красные буквы «Merlot», внизу в уголке – «made in France».
– Сейчас принесу бокалы.
Наташа разливает остаток вина, облизывает горлышко. Я беру сигарету из ее пачки «Camel», спрашиваю:
– Ты курить будешь?
– Да, если ты мне прикуришь.
Смотрю в окно. По двору идет дед с авоськой, полной бутылок. Я прикуриваю зажигалкой себе и Наташе, затягиваюсь.
– Вова, а у тебя никогда не было интереса к мужчинам?
– Не-а.
– И никаких связей?
– Нет, а что?
– Так просто… У меня, например, нет отвращения к «голубым». Наоборот, прикольно. Пассивные, активные… – Она улыбается, кладет сигарету на край пепельницы, сморит на меня.
– Ну, мне это как-то…
– Что «как-то»?
– Не знаю… А у тебя были… ну, связи?
Наташа делает глоток из бокала, наклоняет голову.
– С женщинами или с мужчинами?
– Скажем, с мужчинами…
Она берет сигарету, затягивается.
Я спрашиваю:
– А что, «голубые» могут и с женщинами?
– Те, которые бисексуалы, – могут… – Она давит сигарету в пепельнице. – У меня есть знакомый – на пятом курсе немецкого факультета. Паша Федоров. Ты, может, видел его в институте – такой маленький, светленький, с сережкой в ухе.
– Не помню.
– У нас с ним был роман. Я тогда в девятом классе училась. Но роман такой платонический, естественно. Они ездили на практику в Германию, и там был скандал – он соблазнил какого-то старого немца, или немец его… Никто не знает, что там на самом деле было. Короче, дело замяли. Ну а мы с ним скоро расстались. Он сейчас стал крутым бизнесменом – сам из Литвы, а литовцы в Минске скупают металлы и перепродают на Запад. И он этим занимается. Давай, накрашу тебе губы?
– Зачем?
– Просто так.
– Нет, на фига?
– Ну а что тут такого? Боишься?
– Ничего я не боюсь, крась.
Она берет со стола помаду, подсаживается поближе. Снимает колпачок, выдвигает, подносит мне к губам. Помада – ярко-красного цвета, с приторным запахом.
Я рассматриваю Наташино лицо. У нее прыщики на лбу и волоски над верхней губой.
– Смотри. – Она подносит мне зеркало. – Ну, целоваться мы, наверно, не будем?
Я кладу зеркало на стол, придвигаюсь к ней. Мы целуемся.
Магнитофон щелкает – кончилась кассета. За окном дребезжит трамвай. Я трогаю рукой ее грудь.
– Ты мне нравишься, я уже говорила, – шепчет Наташа. – Но я сегодня не могу.
Что-то шумит в прихожей. Наташа резко отстраняется.
– Что, кто-то должен придти?
