– У пизде.
Участковый, Сергей и Юра вышли из кухни в большую комнату, заглянули в смежную с ней, отгороженную занавеской. На кровати сидел дед в майке и расстегнутом кителе с погонами старшины, на кителе – орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». На столе стояла бутылка из-под бальзама «Абу-Симбел» с самогонкой.
– Где твой сын? – спросил Сергей.
Дед улыбнулся беззубым ртом.
* * *
Сержант, открыв капот, копался в моторе «уазика». Сергей и Юра стояли, прислонившись к машине. Из окон на них глядели старуха и дед. Участковый разговаривал с теткой у соседнего дома. В конце улицы цыган в грязных джинсах с молниями на карманах, заклепками и нашивками-«фирмами» мыл новую белую «Волгу».
– Секани, – сказал Сергей, кивая на машину. – Знаешь, сколько такая стоит?
Юра пожал плечами.
– Тысяч пятнадцать, не меньше. И то – попробуй купи. Тоже очередь, как на «жигуль», только больше. Вот скажи мне, откуда у этого хера деньги на «Волгу»?
Юра снова пожал плечами.
– А я скажу тебе. Спекуляция. Он в месяц столько имеет, сколько мы с тобой в год, а то, может, и больше… Не, надо, на хер, валить с прокуратуры. Хотя бы в ОВД – там и то лучше… А еще лучше – в линейный отдел на транспорте. В аэропорт. Там конфискованные товары, запрещенные к провозу… Думаешь, их кто-нибудь сдает? Так, мелочь сдадут – для галочки. А так все делит начальство между собой. Не зря, пацаны говорили, начальник линейного в аэропорту третью машину за год меняет. Сначала «москвич» сорок первый, потом взял «шестерку», а сейчас уже «Ниву». Прикинь… А тут живешь, блядь, в общаге с жонкой и малым, и ждешь, когда квартиру дадут… Ждешь у моря погоды…
Юра подошел к забору дома напротив. На крыльце сидел дядька в расстегнутой телогрейке, под ней – грязно-белая майка с глубоким вырезом. У его ног валялась дворняга. Дядька взял бутылку «чернила», сделал глоток, сунул бутылку собаке. Псина лакала «чернила», засунув язык глубоко в бутылку. Дядька, придурочно улыбаясь, поднес бутылку ко рту, присосался к ней.
Сержант захлопнул капот.
– Все, можно ехать.
5 апреля, суббота
Юра курил, лежа на диване в своей комнате. Играл Led Zeppelin, песня «Babe, I’m Gonna Leave You». За окном шел дождь, по стеклу растекались капли.
В соседней комнате зазвонил телефон. Мать Юры взяла трубку, сказала:
– Алло… Да, здравствуйте… Сейчас… Юра, тебя!
Юра вскочил с дивана, бросил сигарету в пепельницу в форме гитары, вышел в прихожую, взял трубку, лежащую на столике.
– Алло…
– Привет, – сказал в трубке Саша. – Чем занимаешься?
– Так, ничем… Погода говняная, настроения никакого…
– Короче, слушай. Тут такая фигня интересная намечается… Ты знаешь Джона? Художник, хиппан, работает оформителем на заводе Кирова. Короче, к нему в гости приехал Гребенщиков из Питера. Ну, который – группа «Аквариум». Слышал?
– Слышал название, группу не слышал…
– В общем, завтра вечером будет квартирный концерт. Типа, только для посвященных. Ну, а я «Джона» неплохо знаю, так что можно будет прийти. И тебя могу тоже с собой притащить… Хочешь?
– Конечно. А Андрюха пойдет?
– Нет, у него какие-то там дела. Короче, встречаемся завтра в шесть, на остановке возле тебя. Добро?
– Хорошо. Завтра в шесть вечера на Димитрова.
6 апреля, воскресенье
Юра и Саша вышли из «Икаруса»-«гармошки». Автобус отъехал, оставив хвост вонючего черного дыма. Парни перешли улицу к пятиэтажному сталинскому дому, зашли в подъезд, поднялись. На площадке между четвертым и третьим курили две девушки-хиппанки с длинными распущенными волосами.
Саша позвонил в дверь квартиры с табличкой «шестнадцать». Открыл бородатый волосатый мужик, посмотрел на Сашу.
– Ты что, Джон, меня не узнаешь?
– Узнаю, узнаю… – пробормотал Джон, его язык заплетался.
– А это – со мной.
– О'кей, о'кей… Только это… Оплата при входе…
– Сколько?
– По трешнице.
Юра и Саша дали Джону по зеленой бумажке, он засунул их в задний карман джинсов.
– Можно не разуваться. У нас все по-простому…
В большой комнате на диван втиснулись человек десять. Еще два десятка сидели на полу. У стены стоял стул, к нему была прислонена гитара. Юра и Саша втиснулись на свободный кусок пола между стеной и диваном. С дивана к ним наклонился длинноволосый мужик в металлических круглых очках.
– Портвейн будете, чуваки?
Юра кивнул. Мужик протянул ему зеленую бутылку с тремя семерками и виноградной гроздью на этикетке. Юра вытер горлышко рукой, сделал глоток, передал бутылку Саше.
В комнату зашли хиппанки, курившие в подъезде, сели на колени к двум такого же вида парням на диване.
– Ау-у-у! – выкрикнул сидящий в углу мужик в натянутой почти на глаза вязаной шапке. – Когда начинаем? Запасы топлива на исходе…
Люди в комнате переговаривались между собой, потягивая из бутылок портвейн. Зашел Джон, с ним – человек лет тридцати, в заправленных в сапоги темно-синих джинсах, расстегнутой черной рубашке, под которой виднелась тельняшка и болтающийся на веревочке крестик. Его длинноватые волосы были растрепаны, под глазами – «мешки».
– Итак, – сказал Джон. – Нас сегодня почтил своим присутствием легендарный Боб из Ленинграда, лидер группы «Аквариум»… Прошу любить и жаловать…
Кое-кто в комнате захлопал, остальные разглядывали гостя. Парень, сидящий у дивана, отодвинулся. Джон втиснулся на освободившееся место. Гребенщиков обаятельно улыбнулся, обвел глазами собравшихся.
– Ну, я, типа, очень рад оказаться в вашем прекрасном городе…
Кто-то из публики хмыкнул.
– …Нет, я, типа, города толком не видел, только то, что видно здесь из окна – какой-то завод, большие машины… Но я уверен, что ваш город прекрасен…
Несколько человек захлопали. Гребенщиков взял гитару, сел на стул.
* * *
По полу катались пустые бутылки. Слушатели курили, сбрасывая пепел на ковер, выстукивали ритм. Гребенщиков пел:
И я видел чудеса обеих столиц
Святых без рук и женщин без лиц
Все ангелы в запое, я не помню, кто где
Все рокеры в жопе, а джазмены в пизде!
Гребенщиков вскочил со стула и со всей силы ударил гитарой о пол. Она с треском разломалась, визгнули порвавшиеся струны.
– Ты что, Боб, вообще? – крикнул Джон. – Это ж «Кремона», она знаешь, сколько стоит?
