Я был совсем не в настроении шутить.
— Нет. И почему же?
— Чтобы вознаградить нас за то, что он сотворил с нашими волосами, — от его ослепительной улыбки в сочетании с ярко-розовой шляпой мои воспаленные глаза чуть не заслезились. — Конечно, — продолжал Дважды-Растворенный, — дело тут не в цвете души, а в культурном багаже, который здорово помогает различать повеления Духа.
Я чувствовал, как в голове снова просыпаются голоса — такие громкие, что хотелось кричать. Пришлось сделать глубокий вдох…
— Ты все еще не объяснил мне, почему это я тупой.
— Джордж, — мягко промолвил Дважды-Растворенный, — ты тупой, потому что слишком упертый и хочешь, чтобы все было по-твоему. Ты тупой, потому что не отличаешь человека от его музыки. Ты тупой, потому что так уверен в собственной правоте и так высоко вознесся, что забываешь прикрыть собственную задницу. Тупость бывает разная: бывает тупость придурков, а у тебя — опасная тупость, когда человек настолько тащится от самого себя, что теряет хватку. Скажи, этот твой Боппер похоронен в Хьюстоне?
Этот вопрос, неожиданно завершивший тираду о моем идиотизме, застал меня врасплох.
— Хм, ну вообще-то я пока не уверен, где именно, — промямлил я и добавил: — Скорее всего, в Сабина-Пасс, это его родина, или, может, в Бомонте.
— Но наверняка ты не знаешь. — Это уже был не вопрос, а утверждение.
— Зато я быстро приближаюсь к цели.
— Не знать, куда едешь — попробуй только сказать мне, что это не тупость! Ленивый болван. Думаешь, раз ты двинулся в путь, Господь сам сделает за тебя всю остальную работу?
— Нет, — помотал головой я. — Я и сам ругал себя придурком — как раз перед тем, как увидел тебя на дороге в этой пламенеющей розовой шляпе.
— И был прав. Нельзя же ездить вслепую, а вдруг окажется, что Боппер упокоился совсем и не здесь, а где-нибудь в Сан-Хосе? Зато те два кекса, которых ты обставил, наверняка в курсе, куда посылать цветы и венки. Такие типы обычно не пускают дел на самотек, иначе приходится дорого расплачиваться.
— Это ясно, старик, ясно как божий день. Но все, что ты мне твердишь, я и так уже знаю — а значит, для дебила вроде меня в том нет никакой пользы. Лучше подскажи мне, как поступить умнее. Я весь внимание.
Дважды-Растворенный поерзал на сиденье, а потом с заговорщицким видом подвинулся ко мне.
— Я бы на твоем месте и близко не совался к могиле Боппера. Здорово, когда судьба подбрасывает меня высоко, да и риск я тоже люблю, но когда слышу эти два слова в сочетании, «высокий риск», я притормаживаю, чтобы поразмыслить. И знаешь, что я в этот момент ищу? Обходные пути.
— По-моему, не самое достойное поведение, — сказал я. Реплика прозвучала жалко, но так всегда бывает, когда пытаешься замести под ковер собственные промашки.
— Джордж, — с грустью промолвил Дважды-Растворенный, — даже слепому видно, что у могилы тебя будут поджидать какие-нибудь бандиты, только и мечтающие подать своим нанимателям твою задницу на блюде и обеспечить твоему маленькому приключению ужасный конец. Продолжай в том же духе, и вскоре присоединишься к Бопперу, а на твоем могильном камне будет начертано: «Чувак сам напросился».
На меня снова нахлынуло раздражение.
— А сам-то ты чего ищешь в этой жизни? — ехидно поинтересовался я.
— Эй, мэн, нечего направлять свет софитов на меня, если я прячусь в тени. Ты сбиваешь меня с ритма! — возмутился Дважды-Растворенный.
— Даже слепому видно, что это ты путаешь человеческое общение и музыку, не я.
— Ты отлично понимаешь, о чем я, Джордж. Ты же вкапываешь, что я не хочу давить на тебя и не люблю поминать мертвых дурным словом (особенно если они пока чертовски живы!), но… не верю я, что Боппер — твой герой. Сейчас объясню почему. Во-первых, как я уже говорил: если они собираются чпокнуть тебя, то лучшего места, чем его могила, не придумаешь. Во-вторых, я вообще не уверен, что Боппер заслуживает такой жертвы. Знаю, звучит бессердечно, но сам посуди: ну да, была у него пара зажигательных и веселых песенок, но ведь никакой глубины! Вот, сейчас найду пластинку, и ты убедишься…
— Не надо, — прервал его я. — Я его уже сто раз слышал. И твои доводы выслушал. Только я перегоняю машину вовсе не в знак признания музыкальных талантов Боппера и не из любви к его хитам. Я должен доставить подарок, потому что он был ему предназначен, от Харриет Бопперу, от одной души — другой, как обычно и бывает с любовью.
— Пора бы уже понять, что это все враки, — не отступал Дважды-Растворенный. — Та старая дева его и в глаза не видела. Так и представляю: какой-нибудь тип подкрался к ней в темноте и оттрахал по-собачьи, на четвереньках, а она вообразила, что это Большой Болт Боппера.
— Ее тронула музыка! Для меня этого вполне достаточно.
— Аллилуйя, брат! Я услышал тебя. Но попробуй-ка спросить себя, откуда взялась эта музыка.
— На пластинке написано, что ее исполняет Боппер, и сочинил ее тоже он, так что, полагаю, это его музыка.
— Ты путаешь вершки и корешки, — мягко упрекнул меня Дважды-Растворенный. — А скажи тогда, откуда вообще взялся рок-н-ролл?
— Эй, я, кажется, никогда не утверждал, что здорово разбираюсь в музыке, — ответил я, сердясь все больше.
— Неужели? — подчеркнуто вежливо осведомился Дважды-Растворенный. — Помнишь, я ставил пластинку, где Элвис поет «Donʼt Be Cruel»?
— Ну, помню, — настороженно ответил я.
— А другую его песню, «All Shook Up»?
— Да.
— А Джерри Ли Льюиса, вопящего «Great Balls of Fire»?
— Ага.
— Знаешь, кто написал все эти песенки?
— Нет.
— Один черный кекс по имени Отис Блэквелл.
— Значит, этот Отис — молодчина, — кажется, я начинал понимать, к чему он клонит.
— А помнишь «Hound Dog», хит всех времен и народов в исполнении Элвиса? Его написала черная тетка Мама Торнтон, и было это задолго до того, как пухлые губки и вихляющаяся фигура Элвиса появились в телике, и по всей Америке разом взмокли тысячи девичьих трусиков — папаши даже забеспокоились, что их дочки от такой музыки совсем обезумеют и начнут выть на луну.
Я улыбнулся, представив себе картинку, но промолчал — сейчас явно настало время слушать, а не говорить.
— Слышал ли ты когда-нибудь про Ти-Боуна Уокера? — продолжал допытываться Дважды-Растворенный. — А про Джо Тернера? Сонни Боя Уильямсона? Большого Билла Брунзи? Миссисипи Джона Харта?
— Что-то не припоминаю.
Они играли блюз и рок и сотрясали наш мирок, когда Элвис еще пешком под стол ходил.
— Погоди, — вставил я, утомившись, — я же сказал тебе, что ни хрена не смыслю в музыке. Я провел всю юность, крутя баранку и охотясь за официантками из придорожных забегаловок. Ни в одной из моих колымаг даже долбанного радио не было!
